И с усмешкой добавил:

— И я горячо надеюсь, что нет никакого Зала Героев, где мы должны провести целую вечность, пируя с Гераклом и Электрионом, в чьих волосах запеклась кровь.

На сером берегу в тихом, неподвижном мире Геликаон посмотрел на восток. Ему показалось, что он ощущает веяние бриза, и небо в той стороне вроде бы посветлело. Увидят ли они когда-нибудь снова безоблачный день и звездную ночь?

Потом улыбнулся, увидев впереди Андромаху и Декса, которые шли вдоль берега к нему. Даже хитон Андромахи цвета пламени как будто не был таким ярким в тусклом свете.

Они встретились и встали лицом к лицу. Геликаон смахнул пепел с ее щеки, глядя в ее серо-зеленые глаза.

— Ты красивая, — сказал он. — Как ты можешь быть такой красивой, перемазанная пеплом?

Андромаха улыбнулась и спросила:

— Ты снова ходил к мысу? Все еще надеешься увидеть «Кровавый ястреб»?

Он печально ответил:

— Нет, не надеюсь. Это судно меньше «Ксантоса», и оно было ближе к Тере. Не думаю, что оно уцелело. Но, может быть, команда выжила. Или хотя бы некоторые из моряков. Одиссей — хороший пловец, хотя прошло много времени с тех пор, как я об этом узнал.

Геликаон улыбнулся воспоминанию.

— И он заявлял, что может плыть на спине весь день, держа на животе кубок с вином.

Андромаха засмеялась, и кругом, казалось, посветлело от этого звука. Потом посмотрела вверх.

— Кажется, небо проясняется.

Геликаон кивнул.

— Если поднимется ветер, мы сможем отплыть сегодня.

Главную мачту «Ксантоса» смыло, парус с черным конем — тоже, но вдоль судна была привязана запасная мачта, и сейчас она была поднята и стояла наготове. В чреве галеры имелись запасные весла и новый парус из некрашеного холста. Когда люди развернули его и проверили, нет ли на нем дыр, Ониакус спросил Геликаона:

— Нарисовать на нем черного коня Дардании, Золотой?

Геликаон покачал головой.

— Не стоит.

«Нам понадобится новый символ для будущего», — сказал он себе.

— Но ты же не знаешь, где мы, так как же ты узнаешь, куда плыть? — спросила Андромаха.

— Поплывем на запад. Рано или поздно мы увидим знакомую землю.

— Может, нас унесло далеко за пределы знакомых морей.

Геликаон покачал головой.

— Мы были в ужасе, моя любовь, поэтому огромные волны казались нам бесконечными. Но, по правде говоря, это длилось не так уж долго. Мы не можем сейчас находиться далеко от знакомых земель, хотя волны могли изменить их до неузнаваемости.

— Значит, мы все-таки приплывем к зиме на Семь Холмов?

— Обязательно, — уверенно ответил он.

На сердце Геликаона стало легко при мысли об окрепнувшем городе, где семьи из Трои и Дардании строили новую жизнь. Земля там была пышной и зеленой, воздух — сладким, почва — плодородной, а на склонах холмов в изобилии водилось зверье.

Они начнут там новую жизнь, вчетвером, как семья, и оставят позади прошлое. Геликаон подумал, вернется ли он когда-нибудь в Трою, но сразу понял, что не вернется. «Ксантосу» предстояло последнее большое путешествие.

— Как только мы достигнем материка, — сказал Геликаон, — или большого острова, мы сможем нанять новых гребцов.

— Если понадобится, я снова смогу грести.

Он нежно взял Андромаху за руки и повернул их ладонями вверх. Ладони были красными, покрытыми волдырями, оттого что она помогала вести «Ксантос» к этому заброшенному островку. Геликаон ничего не сказал, но насмешливо посмотрел на нее.

— Я перевяжу руки, как делают мужчины, и тогда смогу грести, — заспорила Андромаха; лицо ее было решительным. — Я не слабее мужчины!

Сердце Геликаона наполнилось любовью.

— Ты самая сильная женщина, которую я когда-либо знал, — прошептал он. — Я полюбил тебя в тот самый миг, когда увидел впервые. Ты — моя жизнь, мои мечты и мое будущее. Я ничто без тебя.

Андромаха удивленно посмотрела на него, на глаза ее навернулись слезы. Геликаон обнял ее и привлек к себе, чувствуя, как ее сердце бьется у его груди. Потом они повернулись и пошли рука об руку по берегу, а за ними следовали их сыновья.

Поднялся легкий восточный ветер. Небо начало светлеть, а через некоторое время показалось солнце.

Царица Андромаха неподвижно стояла на поросшей травой вершине холма; она так простояла весь день с самого утра. Теперь яркое солнце опускалось к западу, а она все еще наблюдала за приготовлениями, которые шли на старом корабле внизу.

Андромаха была одета в вылинявшую коричневую одежду и куталась в свой старый зеленый плащ. Она чувствовала груз прожитых лет. Колени ее ныли, спина была словно в огне, но все равно она продолжала стоять.

Андромаха увидела, как кто-то вышел из толпы, собравшейся внизу на берегу, и вздохнула. Еще одна служанка с чашкой теплого козьего молока и советом немного отдохнуть? Она близоруко прищурилась — и улыбнулась.

«А, — подумала Андромаха. — Умно».

Ее маленький внук трусцой побежал вверх по холму и без единого слова сел на траву у ее ног. Спустя мгновение она опустилась рядом с ним на колени, не обращая внимания на боль в ногах.

— Ну, Диос, что твой отец велел мне передать? — спросила Андромаха.

Семилетний мальчик, прищурясь, посмотрел на нее сквозь темную челку, и она нетерпеливо откинула волосы с его лица. «Он так похож на своего тезку», — подумала Андромаха.

— Папа говорит, уже пора.

Андромаха посмотрела на солнце.

— Еще рано, — ответила она.

Некоторое время они сидели в дружеском молчании. Она увидела, что мальчик не спускает глаз с «Ксантоса».

— О чем ты думаешь, мальчуган? — спросила она.

— Говорят, дедушка будет пировать нынче ночью с богами в Зале Героев, — решился ответить тот.

— Возможно.

Он посмотрел на нее широко раскрытыми глазами.

— Так это правда, бабушка? Дедушка будет пировать с Аргуриосом, Гектором, Ахиллом и Одиссеем? — с волнением настойчиво спросил он.

— Только не с Одиссеем, — быстро ответила Андромаха.

— Почему? Потому что он Царь Лжи?

Она улыбнулась.

— Одиссей — самый честный человек из всех, кого я когда-либо знала. Нет, потому что Одиссей не мертв.

Люди Семи Холмов в последний раз получали вести с Итаки лет десять тому назад. Микенская империя рухнула, ее правители были мертвы, ее армии погибли, ее сокровищницы были пусты, и это открыло дорогу через материк варварам с севера. Там, где некогда стояли гордые города, теперь были лишь тьма и страх. Но маленькая Итака все еще держалась; Пенелопа и ее подрастающий сын Телемах каждый закат стояли на утесе, ожидая, когда их царь вернется домой. Андромаха вспомнила, как Одиссей нарисовал на песке лицо своей жены, и подумала, не занимается ли он этим до сих пор неизвестно где.