Ты стал быстрее и сильнее, чем при облике монстра, — в ответ высказала уважение Апрель. — Твоя сила стала равна герою первого ранга. Я не столь хороша против людей, как против монстров, но попытаюсь не оплошать!

В этот раз первой взяла инициативу на себя Апрель, используя ветвь в своих руках для колющего выпада, который Данил принял перекрещёнными кинжалами и направил её атаку над своей головой.

Он контратаковал Апрель своими лапами, а ветвь зажал между своих кинжалов, не позволяя ей сдвинуться.

Апрель усмехнулась и корень, на котором они стояли задрожал. Корень дуба разделился на две части и та, что была с Апрель взлетела вверх, заставляя лапы Данила застрять в древе.

Ошеломлённый Данил позволил возвышающейся Апрель вырвать ветвь из захвата и атаковать его рассекающим ударом, от которого он смог уклонится лишь в последний момент.

На его лбе появилась горизонтальная рана, из которой рекой потекла кровь.

— Кто сказал, что я не буду использовать силу этого мира?

Апрель подняла левую руку в небо и щелкнула пальцами.

Кружащие вокруг белые листья пулями полетели в сторону Данила, заставляя того сосредоточится на их отражении.

Он словно ребёнок танцевал между белых листьев и разрезал кинжалами воздух.

Каждый пропущенный листик стоил ему глубокой раны в теле.

— Кто сказал, что будет легко? — усмехнулся боли от белых листьев Данил.

Между листьями замелькал образ Апрель, в следующую секунду он ощутил тепло в области живота.

Рефлекторно его паучьи лапы атаковали место, где миг назад была Апрель, но те встретили там лишь пустоту.

Апрель стояла в двадцати метрах от него. С острого края её ветви стекала красная кровь, такая же падала с его живота на корень дуба.

Белые лепестки перестали кружиться вокруг, дав ему передохнуть и пощупать вспоротый живот.

Что-то липкое было в его крови и смутно знакомое ему.

— Месть? — спросил Апрель он.

— За рану в животе Аластора, — усмехнулась она.

Кровь перестала течь с его живота, из-за липкой субстанции, что заменила собой её.

Данил пригляделся к крови на его пальцах, в ней было что-то белое.

Усмехнувшись, он вскрыл кинжалом свою левую руку. Из её вен вырвалась кровавая паутина, которая соединилась с кровью на ветви Апрель.

Он потянул её к себе, заставляя Апрель потерять равновесие и открыться для удара.

Теперь уже он делал горизонтальный удар двумя клинками.

Апрель вовремя восстановила равновесие, отрывая ветвь от кровавой паутины Данила и парируя ей его атаку.

— А я думала, что с твоим паучьем ртом ты потерял и паутину, а оказалась, что она стала частью твоей крови.

— Я стал гораздо сильнее!

Они перешли на ближний бой, где Апрель умело орудовала ветвью, смешивая стиль шеста и копья, иногда атакую его белыми листьями и уклоняясь от ударов изменением расположения корней дуба, а Данил безуспешно пытался нанести ей хоть какой-то урон своими ловкими кинжалами, быстрой и крепкой паутиной с прыткими паучьими лапами.

Несмотря на явную доминацию Апрель он улыбался при каждом её успешном выпаде и своём неудачном промахе.

Танец средь чистый вод, белых листьев и великого дуба продолжался.

За окном витала буря, видневшееся средь тьмы холодной ночи. Она несла с собой сугробы, подбрасывая ввысь белые снежинки, будто звёзды спали с небосклона красиво падали они.

Тёмные и серые пятиэтажки на фоне своим мёртвым молчанием подчёркивали святость этой зимней ночи.

Чем же утро в этом крае отличается от ночи? Тем, что утром на работу и в окнах зданий ты всегда увидишь свет.

Когда ты смотришь в окно и видишь чистый белый снег, слышишь стук морозного ветра в него, то невольно ощущаешь дрожь в коленях и щеках.

Такова зима и её жестокие законы, что жизнь в тепле кажется не нормой, а неким твоим маленьким счастьем, которым ты каждый раз себя вознаграждаешь, попадая обратно домой.

А ведь я был счастлив жить средь снегов, холода и серости своего родного города. Там я всегда мог согреться, пока моё солнце не ушло из этого края.

Свет в комнате включился и в окне я видел не снег, тьму и бурю, а лишь своё детское лицо.

— Ты уже встал, Владик? — нежный голос коснулся моих ушей.

Я невольно закрыл глаза и сильно зажмурился, подавляя в сердце ненужный трепет.

Неужто это один из тех самых снов, вселяющих в меня одну тоску?

— Ты чего-то боишься? Кошмар приснился?

Чья-та обеспокоенная рука коснулась моих плеч.

Её голос…

Прошло столько времени, что я даже не могу быть уверен тот же ли он или это всего лишь подделка?

Я открыл глаза и посмотрел в отражение окна, где за моей спиной стояла женщина средних лет в чьём лице уже было не мало морщин и потому его обеспокоенность лишь больше боли приносило моему очерствевшему со временем сердцу.

Интересно тоже ли оно, что было раньше? Помню ли я его также хорошо?

Спустя столько лет я даже все наши фотографии специально «потерял» от того гадкого чувства одиночества, которое меня снедало, когда я их всё же находил. Все наши фотографии спрятаны от меня подальше мною же.

— Сыночек, что с тобой? Мама беспокоится…

— Мне приснился кошмар, — мой детский голосок совсем не был похож на тот грубый голос, что я давно прокурил. — В нём ты с папой умерла…

— Бедная деточка…

Женщина прижала меня к себе тепло обнимая. Меня окутал её запах.

Я помню его ещё с детства и даже спустя годы не смог забыть. Запахи других людей ничего для меня значат, но когда я ощущал её запах, то чувствовал тепло и доброту в душе. Он был уникален, хотя в чем его уникальность я не мог сказать.

— Мама рядом, — её грубые руки нежно погладили меня по моим чёрным волосам с оттенком алого. — И будет рядом, пока ты не вырастишь.

Это ложь, которую невольно говорит каждый ушедший родитель.

Наверное, каждому хочется увидеть, как его дитя взрослеет и крепнет, но увы не каждому дано этого познать.

Я давно перестал винить её в том, что она невольно ушла от меня. Таким я был эгоистом, что винил своего родителя в её собственной смерти.

Сейчас во мне лишь жалость к ней, что она не увидела, как её дитя растёт.

— Мама, а почему с людьми происходят плохие вещи? — я часто задавал этот вопрос ей, потому что был любопытен, как каждый