— Стой!

— Бригада, стой! — продублировал команду Сорокин. Подождал, когда офицер — капитан с начищенными до золотого блеска пуговицами на мундире приблизится к нему, спросил насмешливо: — Кого-нибудь ищете, господин капитан?

— Жизнь у всех нас, господин полковник, такая, что каждый обязательно кого-нибудь ищет. — Капитан принял насмешливый тон Сорокина. — Список бригады есть?

— Конечно. У начальника штаба. По полкам. Да вы лучше, капитан, назовите фамилию человека, который вам нужен, — предложил Сорокин. — Если он у нас, я его без всяких списков выдам.

— Семенов, — с усмешкой назвал фамилию капитан.

— Семенов, Семенов, Семенов... — Командир бригады задумчиво пожевал губами, шумно вздохнул и, глядя в упор на капитана, отрицательно покачал головой: — Не знаю я такого.

— Да ну, господин полковник! — Рот у капитана насмешливо расползся. — Неужели никогда не слышали фамилию командующего армией генерал-лейтенанта Семенова?

— Вы имеете в виду их высокопревосходительство Григория Михайловича?

— Естественно, не Семенова-Тян-Шанского.

— Григория Михайловича я видел последний раз год назад, в бою под Читой, когда мы выдергивали свой хвост из-под конницы красных. Геройский, замечу, человек. Побольше бы таких генералов в Белой армии, и мы бы ни за что не откатились к Владивостоку.

— Сказать больше ничего не можете, господин полковник?

— Ничего не могу, капитан.

— Тогда давайте смотреть ваших людей. Поименно.

Насчет поименно капитан конечно же перехватил, по этой части разобраться может только контрразведка, но для этого надо напихать в тоннель не менее двух сотен специалистов по выколачиванию из людей нужных сведений, а такого их числа у братьев Меркуловых не было.

Пропускали по сотням: первая сотня первого полка, вторая сотня первого полка, третья сотня первого полка и так далее... Выстроился длинный хвост забайкальцев — не менее километра.

Пропустили контролеры четыре сотни, и в глазах у них зарябило — все казаки стали похожи друг на друга, как близнецы-братья. Нескольких остановили, потребовали, чтобы те слезли с коней.

Казаки покорно повыпрыгивали из седел. И что же? Ничего. Атаманом Семеновым в Забайкальской казачьей бригаде и не пахло. Проверяющие даже в зубы заглядывали к казакам — к Меркуловым, как прошел слух, попала карточка врача-дантиста, ставившего на коренные зубы атаману золотые коронки, эта карточка находилась сейчас у проверяющих, — но и это не помогло.

На ближайших к тоннелю станциях — и с одной стороны, и с другой — были задержаны несколько эшелонов, путейские службы не давали им «добро» на движение дальше.

— Напрасно стараетесь, капитан, — сказал Сорокин. — Семенова в бригаде нет. Да если бы и был, вы думаете, он стал бы выстаивать эту длинную очередюгу? Ничего подобного! Давно бы ушел на хребет и преодолел его поверху.

— На хребет, — задумчиво произнес капитан, круто выгнув одну бровь, — поверху...

— Поверху, — с невинным видом подтвердил командир бригады.

Лицо капитана расцвело, на щеках появился нежный, словно девичий, румянец, он довольно кивнул.

— Ну, раз он пошел поверху, то можно считать, что господин атаман у нас в руках. — Капитан азартно потер руки, хихикнул, как гимназист.

Командир бригады в ответ вежливо улыбнулся.

Первый полк был проверен тщательно, меркуловцы постарались разглядеть лицо каждого казака, а вот второй полк они проверяли уже выборочно, навскидку, обращая внимание только на тех, кто бросался в глаза. Проверяющие устали, внимание их сделалось рассеянным, Сорокин правильно рассчитал — поставил атамана во второй полк, во вторую сотню.

Шинель на атамане была старая, мятая, как и у большинства забайкальцев, фуражка — такая же, он поглубже натянул ее на голову и сбил на одно ухо, с другой стороны выпустил чуб — получилось то, что надо. Шел Семенов в середине сотни правофланговым. Всадники двигались по трое в ряд, проверяющие старались потщательнее вглядываться в тех людей, что находились внутри, в середине, по крайним лишь скользили глазами.

Так и штабс-капитан с тяжелой, сливочного цвета кобурой на животе, стоявший прямо за спиной капитана — командира пулеметной роты, безразлично мазнул взглядом по Семенову, глянул на погоны, пришитые к шинели толстыми нитками, и сгреб ладонью воздух — проходи, мол!

Дальше стояли молчаливые солдаты с винтовками, внимательно вглядывались в каждого конника — целый батальон пехоты. Перед Семеновым из седла выдернули одного из забайкальцев, скуластого плотнотелого старослужащего, перетянутого брезентовым ремнем, глянули в лицо и со сконфуженным видом пробормотали:

— Извини, братец! Ошибка.

После тоннеля бригаду вновь остановили, и ее вторично осмотрели офицеры. Семенова не нашли. Капитан подошел к командиру бригады, козырнул:

— Поверху, говорите, господня полковник?

— Поверху, — подтвердил Сорокин.

Капитан усмехнулся.

Наверху, на перевале, меркуловские заслоны также не дождались Семенова, хотя многочисленная застава с пулеметами продежурила там двое суток. Попался в засаду лишь бродяжка-пацан, слонявшийся по лесу в поисках съедобных кореньев и грибов, да под занавес угодил старик, отправившийся пешком к дочери в Надеждинскую. Больше на перевале никто не появился.

Фон Вах был взбешен.

— Атаман Семенов породнился с нечистой силой, — сказал он, — иначе ему никак не было дано проскочить мимо нас.

Миновав заставы, атаман километров десять прошел с бригадой, а затем от нее отделился, взял с собою винтовку с небольшим запасом патронов, трех казаков, адъютанта и свернул в тайгу, на едва примятую тропку, ведущую в деревню Алексеевну.

Позже Семенов отметил в своих записках, что в тот день он сделал верхом сто верст. Казаки, привычные к подобным броскам, скакали следом за атаманом и весело переглядывались: «А ничего генерал-лейтенант в седле держится... Задницу, видать, имеет чугунную». Насчет задницы — замечание актуальное. За день в седле ее можно натереть так, что потом ни на один стул не сядешь — будет болеть и кровоточить и спать можно будет только стоя, привязавшись к какому-нибудь столбу. Так что задница — барыня знатная. Хозяину может запросто устроить сюрприз.

— Силен мужик! — уже вслух, открыто восхищались казаки.

И верно, ведь даже опытный конник, сев в седло после долгого перерыва, через час сползает на землю на четвереньках, морщась, стеная и хватаясь рукой за шею, поясницу, крестец, спину — все от долгой скачки становится чугунным, чужим и причиняет боль.

При переправе через поросшее голубикой болото под брюхом семеновского коня вдруг что-то злобно зашипело, вверх ударила коричневая струя, в воздухе остро запахло гнилью. В следующий миг под лошадиным животом гулко взорвался пузырь, конь испуганно захрапел, выпучил глаза и сделал резкий скачок в сторону — опытному боевому одеру показалось, что под ним взорвалась граната... Скачок в сторону был рискованным: конь мигом погрузился в черную вонь по самую грудь. Атаман сапогами тоже залез в вонь, и два казака стремительно метнулись к нему, ухватили коня под узцы и силой выволокли из пучины, Семенов выматерился, казаки тоже. Через пятнадцать минут на берегу чистой таежной речушки устроили привал — надо было отмыться от болотной гнили, перевести чуть дыхание и съесть по куску лепешки. Атаман покряхтел немного, словно примеривался к высоте, выпрыгнул из седла.