— За месяц или два до смерти Рекса Фортескью кто-то положил ему на стол мертвых дроздов.

— Интересно. Очень даже интересно.

— Как вы думаете, мадам, кто бы это мог быть?

— От дум еще никому легче не становилось. Надо действовать. Я так их и воспитала, чтобы они действовали.

— Вы имеете в виду ваших детей?

Она быстро кивнула.

— Да. Дональд и Руби. Когда они остались без отца, им было семь и девять лет. Я сказала им. Говорила каждый день. Заставляла их давать клятву каждый вечер.

Инспектор Нил подался вперед.

— Давать клятву в чем?

— В том, что они убьют его, ясное дело.

— Понятно.

Инспектор Нил произнес свою реплику так, будто миссис Маккензи сказала сейчас нечто вполне естественное.

— И они это сделали?

— Дональд уехал в Дюнкерк. И не вернулся оттуда. Я получила телеграмму. «С прискорбием сообщаем, погиб в бою». Да только не тот был бой, к которому я его готовила.

— Мне очень жаль, мадам. А ваша дочь?

— Дочери у меня нет, — ответила миссис Маккензи.

— Вы только что о ней говорили, — поправил ее Нил. — Ваша дочь, Руби.

— Руби. Ах да, Руби. — Она склонилась вперед. — Знаете, что я сделала с Руби?

— Нет, мадам. Что же вы с ней сделали?

Она вдруг перешла на шепот:

— Посмотрите сюда, в книгу.

Тут он увидел, что на коленях у нее лежит Библия. Библия была очень старая, и, когда миссис Маккензи ее открыла, инспектор Нил заметил на первой странице какие-то имена. Это, безусловно, была семейная Библия, в которую по старой традиции записывали всех вновь родившихся. Сухой палец миссис Маккензи указал на два последних имени. «Дональд Маккензи» и дата рождения, и «Руби Маккензи», тоже с датой. Но поперек имени Руби Маккензи шла жирная линия.

— Видите? — спросила миссис Маккензи. — Я вычеркнула ее из Библии. Навеки отсекла ее от себя! Ангел, что отмечает добрые дела и грехи, там ее не найдет.

— Вы вычеркнули ее имя из Библии? Но почему, мадам?

Миссис Маккензи посмотрела на него с хитроватым прищуром.

— Сами знаете почему, — сказала она.

— Нет, не знаю. Правда не знаю, мадам.

— Она перестала верить. Вы же знаете, что она перестала верить.

— Где ваша дочь сейчас, мадам?

— Я вам уже сказала. У меня нет дочери. Руби Маккензи больше не существует.

— Вы хотите сказать, что она умерла?

— Умерла? — Женщина внезапно расхохоталась. — Было бы лучше, если бы она умерла. Для нее самой. Намного лучше. — Она вздохнула и беспокойно заерзала в кресле. Потом, вдруг вспомнив о правилах хорошего тона, сказала: — Извините, боюсь, больше не смогу уделить вам времени. Знаете, времени становится все меньше, а мне еще надо дочитать книгу.

Инспектор Нил хотел еще что-то выспросить, но ответа не получил. Миссис Маккензи отмахнулась от него, как от назойливой мухи, и продолжала читать Библию, водя пальцем по строчкам.

Нил поднялся и вышел. Прежде чем уехать, он накоротке переговорил с управляющим.

— Кто-нибудь из родственников ее навещает? — спросил он. — Дочь, например?

— По-моему, во времена моего предшественника к ней однажды приехала дочь, но пациентка так разволновалась, что дочь попросили больше не приезжать. С тех пор все дела решаются через адвокатов.

— А вам известно, где эта Руби Маккензи сейчас?

Управляющий покачал головой:

— Не имею ни малейшего представления.

— А вы случайно не знаете, замужем она или нет?

— Понятия не имею. Хотите, дам адрес адвокатов, которые ведут дела этой пациентки?

До этих адвокатов инспектор Нил уже добрался. Они были не в состоянии — если верить им на слово — что-либо прояснить. Для миссис Маккензи был создан денежный фонд, этими средствами они и оперировали. Распоряжения были сделаны несколько лет назад, с той поры мисс Маккензи адвокаты не видели.

Инспектор Нил попытался получить описание Руби Маккензи, но сильно не преуспел. К пациентам приезжает столько родственников, что через несколько лет перестаешь понимать, кто есть кто, и все становятся как бы на одно лицо. Сестра-хозяйка, проработавшая в лечебнице много лет, с трудом припомнила, что мисс Маккензи была женщиной невысокой и темноволосой. Еще одна сестра, числившаяся в старожилах лечебницы, сказала, что мисс Маккензи — женщина крепко сбитая, блондинка.

— Вот так, сэр, — подытожил инспектор Нил, доложив о проделанной работе помощнику комиссара. — Все составные части этой безумной считалки на месте. Не может такое быть случайным.

Помощник комиссара задумчиво кивнул.

— Дрозды в пироге связывают между собой шахту «Дрозды», зерна в кармане убитого, лепешку с медом Адель Фортескью (последнее, впрочем, не особенно убеждает. В конце концов, есть к чаю лепешку с медом мог любой). Третье убийство — девушка задушена чулком, и нос ее зажат прищепкой. Да, эта идея безумна, но отмахиваться от нее мы не имеем права.

— Минутку, сэр, — сказал инспектор Нил.

— Что такое?

Инспектор Нил нахмурился.

— Что-то меня в этой версии не устраивает. Не похожа она на правду. Что-то не стыкуется. — Он покачал головой и вздохнул. — А вот что? Пока не знаю.

1

Ланс и Пэт бродили по ухоженным лужайкам, окружавшим «Тисовую хижину».

— Надеюсь, Ланс, я не сильно огорчу тебя, — негромко сказала Пэт, — но более жуткого сада я в жизни не видела.

— Не огорчишь, — успокоил ее Ланс. — Неужели он такой жуткий? Не знаю, не знаю. По-моему, его очень трудолюбиво возделывают целых три садовника.

— Может, — предположила Пэт, — в этом вся беда. Средства вбуханы большие, но индивидуального вкуса не чувствуется. А ведь наверняка тут все как положено: и рододендроны отобрали лучшие, и высадили их, когда и как надо.

— А ты, Пэт, что посадила бы в свой английский сад?

— В моем саду, — ответила Пэт, — росли бы штокрозы, шпорники и крупные колокольчики — никаких клумб, тем более этого кошмарного тиса.

И она чуть ли не с ненавистью взглянула на тисовую изгородь.

— Ассоциативное мышление, — не задумываясь определил Ланс.

— В отравителе есть что-то такое, от чего у меня мороз по коже, — сказала Пэт. — Представляешь себе этого человека: мрачный, переполненный желчью, мстительный…

— Ты так его воспринимаешь? Занятно! По-моему, для отравителя больше характерны деловитость и хладнокровие.