– Пожалуй, на сегодня уже хватит. У тебя и так много зерна, Эйла, а ячмень и пшеница еще не поспели. Не понимаю, зачем тебе нужны такие огромные припасы.

– Для Уинни и жеребенка. Им понадобится еще и солома. Уинни выходит зимой попастись, но в те годы, когда выпадает много снега, лошади нередко погибают от голода.

Выслушав ее объяснения, Джондалар понял, что любые возражения окажутся неуместными. Они шли рядом, вокруг колыхались высокие травы, и теперь, когда работа была завершена, тепло солнца показалось им очень приятным. На Джондаларе не было никакой одежды, кроме набедренной повязки, а тело его успело приобрести такой же ровный и густой загар, как и кожа Эйлы. Она сменила зимнюю шкуру на летнюю – кусок кожи, который прикрывал ее тело от талии до бедра и в котором имелись карманы и складки, позволявшие удобно разместить разные орудия, пращу и другие предметы. Помимо этого, она постоянно носила подвешенный к шее маленький кожаный мешочек. Ее красивое стройное тело неизменно вызывало восхищение у Джондалара, но он старался никак не проявлять своих эмоций, и Эйла воспринимала это как нечто само собой разумеющееся.

Ему очень хотелось покататься на лошади, и он задумался над тем, как поведет себя Уинни. Если что-то не заладится, он сможет быстренько уйти подальше от нее. Теперь он лишь слегка прихрамывал при ходьбе, но, судя по всем признакам, со временем ему удастся избавиться от хромоты окончательно. Эйла совершила просто чудо, прекрасно залечив ему ногу, и он испытывал глубочайшую благодарность за все, что она сделала для него. Он начал подумывать о том, что когда-нибудь ему снова придется отправиться в путь – у него уже не было причин для того, чтобы оставаться в долине, – но, казалось, Эйла ничего не имела против его присутствия, и он не спешил собираться в дорогу. Ему хотелось помочь ей подготовиться к грядущей зиме, ведь он считал себя глубоко обязанным ей.

Он даже не подумал, что ей приходится заботиться не только о себе самой, но и о животных.

– Ты тратишь много сил, заготавливая корм для лошадей, верно?

– Да не очень, – ответила она.

– Просто когда ты сказала, что им нужна еще и солома, мне пришла в голову одна мысль. Почему бы нам не насобирать стеблей с колосьями и не отнести их в пещеру? Тогда мы смогли бы обойтись без корзин, ведь заняться отделением зерен можно и сидя в пещере, а стебли пойдут на корм лошадям.

Эйла призадумалась, наморщив лоб.

– Пожалуй, ты прав. Когда стебли и колосья высохнут, зерна можно будет просто вытрясти в корзину. Одни отделяются легче, другие трудней. Там есть еще пшеница и ячмень… надо попробовать. – На лице ее заиграла улыбка. – Джондалар, по-моему, это удачная идея!

Она так искренне обрадовалась, что он тоже заулыбался. Его удивительный, чарующий взгляд ясно говорил о том, что он доволен ею, что она нравится ему. И Эйла тут же откликнулась со всей свойственной ей прямотой и бесхитростностью:

– Джондалар, мне так приятно, когда ты улыбаешься… у тебя при этом меняется даже взгляд.

В ответ на это он разразился веселым, заливистым смехом. «Она на редкость искренна, – подумал он, – я ни разу не заметил за ней попытки притвориться или солгать. Удивительная женщина».

Его смех показался Эйле заразительным, улыбка на ее лице становилась все шире и шире, она тихонько прыснула, а потом громко расхохоталась, не пытаясь сдержаться.

Когда им обоим наконец удалось справиться с приступом смеха, они еще долго сидели, тяжело дыша и утирая выступившие на глазах слезы. Ни Джондалару, ни Эйле не удалось бы объяснить, что именно повергло их в такое веселье и вызвало столь безудержный хохот. На самом деле причиной тому послужила не забавная ситуация, а необходимость дать выход долго нараставшему напряжению.

Они пошли дальше, и Джондалар обнял Эйлу за талию. Они так славно посмеялись вместе, что он сделал это совершенно непроизвольно, но Эйла вздрогнула, и он тут же отдернул руку. Он дал себе зарок не навязываться ей и даже сказал об этом Эйле, хотя в то время она еще не могла понять его слов. Раз она поклялась воздерживаться от Радостей, он постарается избегать ситуаций, когда она будет вынуждена отказать ему. Он прилагал все силы к тому, чтобы не нарушать ее покоя.

Но, вдыхая аромат ее разогретой солнцем кожи, ощутив на миг прикосновение ее крепкой, высокой груди, он внезапно вспомнил о том, сколь долгое время он провел, не вступая в близость с женщинами, и набедренная повязка никак не могла скрыть того, что начало происходить с ним. В надежде, что она не заметит, какое возбуждение его охватило, Джондалар резко отвернулся, ускорил шаг и чуть ли не бегом кинулся вперед. Лишь огромным усилием воли он удержался от того, чтобы не сорвать с нее одежду.

– О Дони! Как желанна эта женщина! – пробормотал он, тяжело дыша.

Когда он устремился вперед, у Эйлы из глаз потекли слезы. «Что я сделала не так? Почему он шарахается от меня? Почему не подаст мне знак? Я же видела, его переполняет желание, почему он не хочет утолить его со мной? Неужели я настолько безобразна?» Она задрожала, вспомнив о том, как его рука обвилась вокруг ее талии, она до сих пор ощущала упоительный запах его тела. Эйла плелась еле-еле, боясь столкнуться с ним лицом к лицу, чувствуя себя как в детстве, когда ей доводилось совершить какой-нибудь проступок, но не зная, в чем она провинилась на этот раз.

Джондалар добрался до тенистых зарослей, тянувшихся вдоль реки. Охватившее его возбуждение было настолько велико, что он не смог с ним справиться. Стоило ему скрыться за стеной густой растительности, как на землю упали первые капли вязкой белой жидкости. Содрогаясь всем телом, он прислонился к дереву. По крайней мере он почувствовал хоть какое-то облегчение и теперь сможет снова подойти к этой женщине, не испытывая неодолимого желания повалить ее на землю и силой овладеть ею.

Отыскав сухой сучок, он разрыхлил землю и прикрыл следы сокровенных соков Радости. Зеландонии говорил ему, что не следует проливать впустую соки, которые дарует Великая Мать, но если возникнет крайняя необходимость, надо вернуть их Ей, сделав так, чтобы они впитались в тело Великой Матери Земли. «Зеландонии был прав, – подумал Джондалар, – это пустая трата, и она не приносит радости».

Он пошел вдоль реки, не решаясь выбраться из зарослей на открытое место. Он увидел, что Эйла ждет его, стоя возле большого валуна, обхватив жеребенка рукой за шею и прижавшись головой к Уинни, словно ища у животных поддержки и утешения. Она показалась ему крайне ранимой и беззащитной. «Ей следовало бы обращаться за поддержкой ко мне, – подумал Джондалар, – и утешать ее должен я». Ему стало очень стыдно, как будто он сделал нечто недопустимое, ведь он полагал, что причина ее огорчения в нем. Собравшись с духом, он вышел из зарослей.

– Порой мужчине бывает необходимо поскорей облегчиться, – смущенно улыбаясь, солгал он.

Эйла удивилась. Зачем он говорит неправду? Она поняла, что он сделал. Он утолил желание сам.

Любой мужчина из Клана скорее посягнул бы на женщину вождя, чем поступил бы так, как это сделал Джондалар. Будь охватившее его желание настолько сильным, он подал бы условный знак даже Эйле, если бы рядом не оказалось других женщин. Ни один из взрослых мужчин не стал бы сам утолять желание. Мысль об этом мог допустить лишь юноша, достигший зрелости, но не успевший добыть на охоте зверя и пройти через положенный ритуал. Но Джондалар не нашел возможным подать ей знак и предпочел поступить иначе. Никогда в жизни ей не доводилось подвергаться такому унижению.