Вконец сбитый с толку Секстилий воскликнул:

– Солдаты недовольны, так как нашему походу не видно конца. Ты нас гоняешь по горным дорогам и козьим тропам, а на наши головы падают камни и лед!

– Впереди богатейший город Азии Арташат, и мы возьмем его! – Лукулл не сдавался.

– Солдаты не хотят подчиняться! – сказал Публий Клодий.

– Ты, Клодий, заносчивый и самонадеянный, не способен усмирить кучку непокорных солдат! – вскричал Лукулл.

– А тебя ни во что не ставит собственное войско! – выпалил Публий, которому раньше все сходило с рук как брату жены Лукулла.

– Я суровыми мерами восстановлю дисциплину! – уверенно сказал Лукулл.

– Проконсул, война принимает затяжной характер… – пытался что-то сказать Аппиус Клодий, но Лукулл его перебил:

– Мои солдаты, закаленные и воинственные, горячие и необузданные, они не могут роптать на своего командующего, который думает о каждом из них. Моя главная цель – обогащение моих воинов.

– Этим горячим солдатам в походе ты не разрешал обогащаться, у них нет денег, и они больше не хотят переносить суровые тяготы войны, – зло сказал Публий.

Мурена поддержал:

– Потерь в походе больше, чем в крупном решительном сражении.

– Проконсул, будь беспристрастным. У нас много раненых, продовольствия не хватает, войско изнурено и обессилено, – добавил Аппиус Клодий.

– Я вижу упадок духа у солдат, – сказал Секстилий.

– Ты должен признать, что поход неудачен, – подвел итог Публий Клодий.

Лукулл встал и пристально посмотрел на своих легатов.

– Мы прошли четыре пятых пути, до Арташата осталось всего ничего. Там нас ждут спасение от холодов и богатая добыча! – сказал он.

– Армянский царь, я уверен, готовит нам новые сюрпризы, – вдруг объявил Секстилий.

Все тревожно взглянули на него, понимая, что это правда.

– Кругом горы, дорога опасна, – отчетливо произнес Мурена. – От войск осталась только половина, но их уже невозможно удержать в руках.

– Я знаю, это все фимбрианцы! – в бешенстве закричал Лукулл. – У них лишь стремление к роскоши и жажда наживы, они подрывают боевой дух армии!

– Конечно, они строптивые и буйные, но в то же время храбрые и выносливые и обладают большим военным опытом, – решительно произнес Публий Клодий.

– Дерзкие воины опасны, – вдруг, быстро успокоившись, сказал Лукулл. – Мне надо подумать. Свободны!

Когда легаты ушли, Полигистор, встав со своего места, подошел к Лукуллу и произнес:

– Наш поход породил у армян чувство мести, объединил нацию. Стало опасно.

– Ты полагаешь, что я должен отступить?

– Проконсул, началось моральное разложение твоих войск.

– Но осталось пройти всего ничего, и приз в виде Арташата у нас!

– Солдаты решительно отказываются двигаться дальше и требуют возвращения домой.

– Глупо и неразумно идти обратно, когда видна уже цель похода.

– Лициний, ты не извлек для себя из этой войны ни пользы, ни славы.

– Война не завершена, впереди главное!

– Недовольны твоим походом не только солдаты, но и офицеры, и откупщики налогов, и работорговцы, и сенат в Риме. Тебе надо определиться.

– В войне, Полигистор, важен окончательный результат.

– Возможно, но сегодня тебе надо успокоить недовольных солдат. Попробуй склонить их сердца в свою сторону ласковым общением.

Подали лошадей, и командующий с советником поехали в расположение лагеря Публия Клодия. Лукулл никогда не умел, подобно Сулле или Помпею, обращаться ласково с солдатами. Солдаты, быт которых был простым, нравы грубыми, а дисциплина суровой, считали его гордецом, жестоким и бесчувственным, он держался в стороне от них и требовал строгого послушания. У палатки легата Лукулл спешился, его обступила охрана, а со всех сторон потянулись солдаты. Лукулл прокричал:

– Я пришел, чтобы поговорить с вами лично! Осталось несколько дней пути, и мы у цели. Мы возьмем Арташат, и вы получите теплые квартиры на всю зиму, много рабов, много провианта. Вас ждут несметные сокровища и слава победителей, мы заставим армянского царя подписать договор на наших условиях, и войне конец!

Из толпы раздались возгласы:

– Вода сделалась до того холодной, что стала непригодной для питья лошадям!

– Нам приходится жить в сырых палатках, стало холодно!

– Много раненых, продовольствия не хватает!

– Веди нас назад!

Лукулл, чувствуя, что не удается овладеть массами, пытался говорить мягко:

– Я вас прошу потерпеть еще немного, мы уже близко.

– Веди нас в теплые края.

– Мы тоскуем по родине.

Лукулл, упрямый блюститель дисциплины, и раньше не мог завоевать любовь своих солдат, но теперь, почувствовав глухую стену непонимания между собой и ними, вышел из кольца охраны и, унижаясь, начал ходить от солдата к солдату, говоря:

– Потерпите, нас ждет богатая добыча, все будет хорошо!

Но солдаты не слышали его.

– Мы достаточно долго переносим трудности войны.

– Мы хотим уйти на покой.

Лукулл подошел к старым воинам и сказал:

– Я всегда старался быть по отношению к вам гуманным и справедливым.

Один из бывалых достал свой пустой кошель и бросил к ногам Лукулла:

– Где мое вознаграждение? Все деревни по пути движения пусты, поживиться нечем!

– Законный срок службы у солдат из легиона Фимбрии истек! – громко крикнул солдат Нумерий. – Нам дана отставка, и ты не можешь приказывать нам что-либо!

Фимбрианцы были в курсе постановления сената об их увольнении из армии по истечении срока службы, и Лукулл об этом знал. Нумерий развернулся и пошел к своей палатке, а Лукулл, осознав, что солдаты наотрез отказываются следовать за ним, униженный и растерянный, со слезами на глазах, стоял посреди лагеря и смотрел, как солдаты равнодушно расходятся по палаткам, и думал: «Это конец!»

Вернувшись к себе, он сел в кресло и долго смотрел в пространство перед собой. Его попытался вывести из этого состояния Полигистор.

– Люди раздражены, Лициний. Прими правильное решение.

Военачальник посмотрел на него и сказал:

– По Риму не разнесется радостная весть о том, что войска армянского царя разбиты, ореол победителя не будет украшен золотом и его не пронесут на триумфе в честь Лукулла. А как же тайны Востока, Дворец власти, Таблица судеб, магическое зеркало перемещений?

– Лициний, вся эта мистика растаяла, как предрассветный туман в золотых лучах солнца. Забудь! – сказал Полигистор.