— Это один из вариантов. Я могу придумать еще, если ты…

— Пожалуйста, не надо.

Он не знал, рассмеяться ли ему, закричать на нее, съесть виноградину или просто уйти. Однако не успел он решить, как Амаранта снова проделала свой трюк: слегка прижавшись к нему, положила руки на плечи и соблазнительно подняла лицо.

— Видишь ли, — рассудительно сказала она, — на самом деле нет никакого риска. Для тебя, я имею в виду. Ты мог бы… — она коснулась щеки Уильяма ладонью, легкой и прохладной, как дождь, и провела указательным пальцем по губам, — просто получить удовольствие.

47

Нем как рыба

Джон знал, что им придется поговорить о Перси, но в тот вечер незаметно улизнул от Хэла, прибегнув к простой уловке: оставил мундир и горжет на кухне Прево, а сам спустился к гавани, пока Хэл разговаривал с Дырявой башкой. Там он нанял лодку и отправился на прибрежные топи рыбачить. Проводник, местный житель по имени Лаполла, попался толковый, и Джон, пропахший грязью и болотной тиной, вернулся домой затемно с полным мешком окуней и большой, жуткой на вид тварью под названием мечехвост, которую они обнаружили — к счастью, мертвой — на крошечном островке, образованном устричными раковинами.

Часть улова Джон поджарил на костре у реки и с удовольствием съел. В легком подпитии ближе к полуночи он прокрался в комнату Хэла и оставил мертвого мечехвоста на прикроватном столике рядом со спящим братом — в качестве символического объяснения.

Как бы то ни было, на трезвую голову он встретил Хэла только ближе к концу следующего дня, когда вернулся с мучительного чаепития в доме миссис Тины Андерсон. Статная белокурая красавица наряду с бездной обаяния обладала и кучей болтливых друзей, которые набросились на Джона en masse[132] и в порыве признательности висли у него на рукаве, теребя золотой галун и выражая благодарность за присутствие армии и восхищение доблестью солдат, спасающих их не иначе как от массового грабежа.

— Меня будто заклевала стая маленьких попугаев, — сообщил он Хэлу. — Визг и перья повсюду.

— К черту попугаев, — бросил Хэл.

Сам он ходил на более официальное — и уж, конечно, менее шумное — собрание в доме миссис Романы Сарс, где беседовал с несколькими политиками из числа присутствовавших на обеде у Прево.

— Я надеялся поговорить с месье Суассоном и узнать, как чертов Перси оказался здесь, когда он должен быть мертв — или, по крайней мере, притворяться мертвым, — но Суассон не явился, — коротко пересказал Хэл. Он снял шейный платок — судя по тому, как побагровела кожа, его весь день так и распирало от желания высказаться. — Где, ты говоришь, в последний раз видел этого субъекта?

Джон развязал свой платок и, облегченно вздохнув, закрыл глаза.

— Я встретил его в лагере американцев, в местечке под названием Кориэлл-Ферри, как раз перед Монмутом. Я тебе рассказывал.

Хэл вытер лицо подвернувшимся под руку полотенцем — судя по виду, раньше им чистили сапоги — и бросил его в угол.

— И как, черт возьми, он оказался там, если уж на то пошло?

Джон покачал головой. В конце концов, разве это теперь имеет значение? А вот как именно Перси избежал повешения за содомию, он объяснять не собирался: рано еще Хэлу умирать от апоплексического удара.

— Вроде бы ты что-то рассказывал о том, как попал к американцам, сбежал, а после сражения объявился в лагере в компании с убийцей-могавком, якобы племянником Джеймса Фрэзера. — Уголок рта у Хэла дернулся. — А еще больше утаил, полагаю. Во всяком случае, ты не упоминал о Перси.

Джон неопределенно скривил лицо и качнул головой в сторону двери. По коридору приближались быстрые шаги — видимо, камердинер Хэла спешил вытащить его из оков парадной формы.

Однако в комнату вошел Уильям, слегка взъерошенный, но явно трезвый.

— Мне нужно найти Банастра Тарлетона, — сказал он без предисловий. — Есть предположения, как это сделать?

— Зачем он тебе? — поинтересовался Хэл, усаживаясь на деревянный стул. — И если уж просишь о помощи, сначала окажи услугу и помоги снять чертовы сапоги, пока они меня не прикончили. Мне их Джон одолжил.

— Я не виноват, что у тебя шишки на пальцах, — парировал тот. — Хотя, согласись, это вполне естественно для командира пехоты. Никто не обвинит тебя в пренебрежении обязанностями.

Хэл одарил брата недобрым взглядом и обхватил макушку племянника, чтобы удержаться, пока тот стягивал сапог.

— Ты знаешь, где Тарлетон? — спросил он Джона. Тот покачал головой. — Я тоже, — изрек Хэл, обращаясь к торчащему на макушке Уильяма вихру, аккуратно закрученному по часовой стрелке.

Совсем как у его отца, — подумал Джон и, прочистив горло, сказал:

— Старший клерк Клинтона должен знать. Его зовут Ронсон. Капитан Джеффри Ронсон, если угодно.

— Отлично. — Уильям сдернул сапог и чуть не слетел с сундука, на котором сидел. Он бросил грязный сапог на ковер у очага и осмотрел грудь — в целости ли жуки. — Где, черт возьми, сейчас торчит сэр Генри?

— Пока в Нью-Йорке. — Хэл выставил другую ногу. — Готов поспорить на разумную сумму, Тарлетон все еще с ним. В Монмуте кавалеристы Тарлетона стали новой игрушкой Клинтона, и я сомневаюсь, что он с ней наигрался.

Уильям хмыкнул, стащив второй сапог, и положил его рядом с собратом на ковер.

— Значит, я могу написать Тарлетону напрямую, на адрес сэра Генри?

Джон с Хэлом переглянулись.

— Думаю, да. — Хэл слегка пожал плечами. — Только не пиши в письме ничего, о чем не хочешь поведать всему свету. Есть клерки, которые не лезут в чужие дела, но большинство подобной тактичностью не отличаются.

— К слову о чужих делах… — Лорд Джон поглядел на сына. — Будет бестактно с нашей стороны спросить, зачем тебе Банастр Тарлетон?

Уильям покачал головой и пригладил выбившийся вихор к темной копне волос.

— Дэннис Рэндолл сказал мне вчера на обеде, что Бан Тарлетон первым получил письмо из лагеря Мидлбрук о смерти Бена. А затем, очевидно, передал его Иезекилю Ричардсону, и таким образом… — Уильям сделал вращательное движение рукой, показывая, как письмо в конечном счете попало в руки Хэла. — Я хочу узнать, почему Тарлетон получил его и каким образом.

— Разумно, — согласился Хэл. — Однако не все так просто. — Он прищурился и в упор посмотрел на племянника. — То, что я тебе скажу, должно остаться в этой комнате, Уильям. Ни слова твоему индейскому другу, любовнице, если таковая имеется… нет-нет, я не хочу знать. В общем — никому.

Уильям едва удержался, чтобы не