Такой «подпольный» способ работы, а также «социалистический состав» позднее ставились в упрек как СОД, так и ВПАС, отмечалась их «недостаточная легитимность» (хотя в условиях гонений со стороны советской власти вряд ли могло быть иначе). Но по свидетельству Якушева, именно «члены Сибирской Областной Думы являлись на местах наиболее надежными представителями… благодаря им легче было увязаться с местным населением и сохранившимися кооперативными организациями, которые в лице своих центральных учреждений финансировали подпольные организации Вр. Сиб. Правительства». Но тем не менее, несмотря на это, факт существования в Сибири структур управления, готовых действовать, был налицо. Для оперативного руководства ВПАС санкционировал в феврале образование в Томске Западно-Сибирского Комиссариата (далее – ЗСК). Комиссариат в составе четырех членов (эсеры П. Я. Михайлов, Б.Д. Марков, М.Я. Линдберг – депутаты Учредительного Собрания – и В. О. Сидоров – председатель Томской уездной земской управы) выполнял своеобразную роль исполнительной Директории, осуществлявшей связь между нелегальными структурами Думы и Правительства, а также с военным подпольем, подготавливая антибольшевистское выступление совместно с Чехословацким корпусом. Много сделал для сибирского подполья молодой депутат Учредительного Собрания Н. В. Фомин (погиб при подавлении антиправительственного выступления в Омске в декабре 1918 г.), ставший политическим уполномоченным 1-го среднесибирского корпуса и «сумевший организовать и объединить разные политические партии и группы в общей работе по восстановлению края». Формальное руководство всем военным подпольем Сибири принадлежало военному министру ВПАС полковнику Краковецкому. Его уполномоченным в Западной Сибири был назначен прапорщик Смарен-Завинский. Но постоянные контакты ВПАС фактически удалось наладить лишь с Иркутским эсеровским подпольем, чему способствовала занимаемая Краковецким должность командующего Иркутским (Восточно-Сибирским) военным округом в 1917 г. В то же время Краковецкому не удалось установить контактов с дальневосточными атаманами Семеновым, Гамовым и Калмыковым.

Тот факт, что значительная часть подпольной работы проводилась эсерами, по мнению Якушева, не свидетельствовал о ее изъянах, поскольку «вся она велась в Сибири не от имени партии, а именем Сибирского правительства, уполномоченного на то Сибирской Думой… с другой стороны, наиболее деятельное участие членов партии социалистов-революционеров в организации сил для борьбы с большевиками в Сибири, как революционных деятелей, имевших в прошлом большой опыт и навык в создании конспиративных боевых дружин, могло быть только полезно делу подготовки свержения советской власти» (3).

Таким образом, сибирские и дальневосточные подпольные центры, хотя и имели очевидную тенденцию к объединению, отличались друг от друга и по численности, и по степени организованности, и по уровню боевой подготовки. Часть из них была подготовлена к самостоятельным выступлениям (Омск, Петропавловск, Новониколаевск, Томск, Иркутск), некоторые могли бы выступить только совместно с другими (Красноярск, Тюмень, Курган), некоторые не могли выступить вследствие активных действий со стороны советской власти (Благовещенск, Владивосток). Различной была и политическая ориентация центров: правокадетские и монархические (Омск, Петропавловск), областнические (Томск, Новониколаевск), умеренно-социалистические (Иркутск, ст. Зима). По оценке Флуга, степень их готовности к самостоятельному выступлению хотя и постоянно возрастала, но все-таки не могла считаться достаточной. «Офицерские организации… плохо вооруженные и снабженные, лишенные твердого руководства испытанных боевых начальников, подверженные тлетворному влиянию политических партий, скудно обставленные в отношении удовлетворения насущных материальных потребностей, ежечасно угрожаемые предательством своих сочленов… не могли считаться надежной боевой силой, способной к ведению систематической и упорной борьбы с советскими войсками… Единственно, чего можно было ожидать от офицерских организаций, – это временного захвата власти в месте своего постоянного квартирования путем нечаянного нападения; продолжительность удержания власти в каждом данном случае зависела от близости расположения других советских войск… Во всяком случае, даже при наилучших условиях, офицерские организации в большинстве крупных центров не могли рассчитывать удержать захваченную власть долее 1–2 недель, после чего неминуемо должна была наступить реакция».

Скептически и не вполне объективно оценивалась Флугом и «политическая подготовка» подполья: «Враждебные большевизму элементы ни числом, ни по своей организации не представляли силы, которая могла бы с успехом выступить против советской власти… партия народной свободы принципиально отказывалась от активной борьбы (это не вполне соответствовало действительности. – В.Ц.), и только отдельные личности из ее состава, принадлежавшие к наиболее энергичным ее представителям, сочли возможным пренебречь директивами своего центрального комитета, фиктивно выйдя для этого из партии. Эти лица, с участием уцелевших представителей торгово-промышленного класса, самоотверженно работали по оказанию поддержки военным организациям, но средства их были ограниченны».

Вывод, который делал Флуг, в целом совпадал с теми заключениями, которые ему приходилось выслушивать во время своей поездки по городам Сибири и Дальнего Востока. «При указанных условиях освобождение России от советской власти, которое во избежание окончательного разрушения государства не могло быть откладываемо на долгий срок, мыслилось не иначе как путем воздействия некоторой внешней силы, последнюю же представляли себе в виде союзной армии, высаженной во Владивостоке, или русских добровольческих войск, сформированных при содействии союзников в Маньчжурии. Там же, на Дальнем Востоке, естественно ожидалось и образование временного российского правительства (ВПАС, или Деловой Кабинет генерала Хорвата. – В.Ц.), которое, подвигаясь под прикрытием вооруженной силы на запад, постепенно утверждало бы свое господство в стране».

Все же при сравнении с аналогичными антисоветскими подпольными центрами на Севере, в Центре, на Юге России нельзя не заметить, что сибирские отличались большими потенциальными возможностями для боевых выступлений и, что немаловажно, для самостоятельной политической деятельности, что и проявилось в первые же недели после выступления Чехословацкого корпуса. Тот факт, что в течение всего нескольких месяцев советская власть оказалась свергнутой на огромной территории от Поволжья до Дальнего Востока, объясняется, в частности, и активными действиями белого подполья.

15 марта 1918 г. подпольная группа правых эсеров произвела переворот в Якутске, где был создан Областной Совет независимой Якутской области. Основная часть выступлений началась с конца мая. 26–31 мая прошли восстания в Новониколаевске, Семипалатинске, Красноярске, Омске и Томске. По словам капитана Кириллова, «восстание в Сибири приобретало все более стихийный характер и разрасталось из центрального инсуррекционного района Томск – Омск на восток и запад». После первых успехов расположенные на линии Транссиба чешские вооруженные группы разделились на западную и восточную. Западная стала продвигаться к Уралу, на соединение с войсками Комуча, а Восточная – к Иркутску. 1 июня у Мариинска произошло соединение групп Гайды и Кадлеца, 22 июня был взят Красноярск, 11 июля объединенные русско-чешские отряды вступили в Иркутск, 26 августа была взята Чита, а 31 августа 1918 г. на станции Оловянной произошло соединение с группой русско-чешских сил, продвигавшихся от Владивостока (29 июня во Владивостоке, а 23 августа в Хабаровске пала советская власть). Таким образом, к осени 1918 г. вся линия Транссибирской железной дороги оказалась под контролем антибольшевистских сил.