Она перебрала десятки вариантов, пока не придумала крючка удовлетворительного: достала через свою знакомую, работающую в аптеке, описание нового французского лекарства. Это было как раз то, что нужно. Теперь она знала, для чего пригласит его к себе в дом – перевести аннотацию…

Встретились за столом у Киры Васильевны. Шурик сразу же узнал Светлану, хотя прошло больше полугода с той последней, ангинной встречи. Он познакомил ее с мамой, вспомнил о зубе мамонта, уроненном ему на ногу именно этой милой Светланой. Они сидели за столом рядом, и он ухаживал за обеими. Наливал вино, передавал блюдо с рыбой…

Их прежнее знакомство, с этим чертовым зубом, было неправильным, как движение не с той ноги. Идиотское, случайное, просто-напросто уличное знакомство. Ангинное свидание повисло в воздухе по непонятной причине. Сейчас все их знакомство как будто заново переписывали: в уважаемом доме, за достойным столом, в присутствии матери, и теперь все должно было пойти совсем по-другому. Светлана принадлежала этому кругу: дружила с дочерью подруги его матери. Ее бабушка, между прочим, тоже окончила гимназию, как и бабушка Шурика. В городе Киеве. И дедушка. И мама работала на культурной работе, заведовала клубом. И папа был военный…

Светлана ненавидела мать: та ушла из семьи к отцовскому начальнику, оставив ее с отцом и забрав младшего брата. Отец через несколько лет застрелился, и она попала к бабушке, с которой отношения были дурными: они мешали друг другу, но не могли друг без друга обходиться. Но теперь покойная бабушка, зловредная скупая старуха, вызвала в Светлане чувство благодарности, она словно бы служила ей службу – вводила ее в круг приличных людей… Светлане казалось, что она производит на всех благоприятное впечатление, и всем любезно улыбалась, а Шурику сказала:

– Я была довольно долго больна и не смогла вам позвонить и поблагодарить за лекарство. Но теперь у меня снова возникла необходимость. Видите ли, мне прислали из Франции лекарство, но аннотация по-французски. Вы не могли бы мне ее перевести…

– Конечно, Светлана. Мне приходилось переводить фармакологические тексты. Надеюсь, я справлюсь.

И тогда Светлана вынула из сумочки заранее заготовленную записочку с телефоном:

– Позвоните мне, и мы договоримся…

Эта лекарственная стратегия, используемая уже не в первый раз, опять хорошо сработала. Шурик позвонил. Пришел. Перевел. Выпил чаю. И ей опять пришлось его несколько подталкивать…

«Все дело в том, что он ужасно застенчив» – так решила Светлана. И когда она это поняла, ей стало легче: она звонила ему сама и приглашала, и он приходил. Отказывал редко и всегда по уважительным причинам: работа срочная или маме нездоровится… И Вера Александровна всегда передавала ей привет.

Зима восемьдесят первого года запомнилась Вере болями, причиняемыми выросшей на ноге косточкой, и трогательной перепиской с Марией. Девочка писала довольно мелкими печатными буквами и делала на удивление мало ошибок. Еще более удивительным было философическое содержание детских писем:

«Здравствуйте Вера Александровна почему я спрашиваю а ты отвечаеш а больше никто никогда не отвечает почему зимой холодно и зачем в ийце желтый желток я люблю тебя и шурика все люди другие скажи я глупая или умная?»

В отчестве Мария долго путалась, пропускала и вставляла буквы, но в конце концов справилась. Слова «глупая или умная» написаны были крупнее всего прочего, знаки препинания отсутствовали, кроме большого, круто изогнутого вопросительного знака в конце, разрисованного цветными карандашами.

Вера долго думала над каждым письмом, писала ответы на обороте хорошей открытки. Не с кошечками и цветами, а с репродукциями знаменитых картин великих художников. И собирала посылки с играми и книжками. Посылала Шурика на почту, он отправлял.

Всю зиму Шурик водил мать на физиотерапию, где производили процедуру над ее растущей косточкой, а вечерами натирал ногу гомеопатической мазью оподельдоком и еще одной, за которой он ездил к известному травнику из бабушкиной записной книжки.

Впрочем, косточка не мешала занятиям Веры с девочками: болела она исключительно в вечернее и ночное время. Иногда она просыпалась от боли – не такой уж сильной, но нудной и отгоняющей сон. Но, в общем, жизнь Веры, в отличие от большинства пожилых людей, существующих как бы под горку, по инерции, без всякого вкуса, наоборот, стала меняться в неожиданном направлении, как будто пошла в горку. Глупая затея покойного Мармелада обернулась так, что творческая энергия, прежде оживающая в ней от соприкосновения с чужим искусством скорее как отзвук похороненных возможностей, теперь нашла настоящее русло. Оказалось, что в ней дремало материнское педагогическое дарование, подавленное изобилием вокруг нее крупных чужих талантов, и небольшие ее способности пробудились лишь к концу жизни в присутствии нескольких бессмысленных девочек, послушно дышащих под ее руководством.

По ночам, когда ноющая косточка мешала сну, она лежала и мечтала, как настанет лето и Стовба привезет Марию и они будут жить на даче. И не забыть сказать Шурику, чтобы в начале марта он поехал к дачной хозяйке Ольге Ивановне, и пусть наймет те прежние комнаты, в которых жили при Елизавете Ивановне. И мысли ее устремлялись по несвойственной ей хозяйственной колее: что хорошо бы будущим летом сделать заготовки на зиму, как мама делала, – земляничное варенье, и чернику, перетертую с сахаром, и абрикосовое варенье. Надо спросить у Ирины, умеет ли она варить абрикосовое варенье с ядрышками, как мама варила… И еще она обдумывала предложение, которое должна была сделать Лене Стовбе таким образом, чтобы она не могла отказать. И конечно, главное, чтобы Шурик был ей помощником… Впрочем, в Шурике она была уверена: в ее планах сыну отводилась значительная роль.

Вера постоянно обсуждала с Шуриком письма Марии. Завязались самостоятельные отношения между шестилетней девочкой и пожилой дамой. Они существовали как будто совершенно отдельно, независимо от Шурика или Стовбы. А между тем дела у Стовбы шли далеко не блестяще, о чем, разумеется, Вера Александровна знать не могла. К тому времени, как Стовбе удалось добыть необходимое для развода свидетельство, острая необходимость в нем отпала: она получила известие, что фиктивный брак не состоится, потому что подлый американец, предназначенный в мужья, исчез, как только Энрике дал ему некоторую сумму денег. Срочности в разводе теперь не было, условились, что Стовба пришлет необходимые документы, Шурик сам подаст на развод, а она приедет прямо к назначенному дню.

Подготовившись к важному разговору, но одновременно и не испытывая ни малейших сомнений, что Шурик ее одобрит, она сказала ему, что хочет пригласить Марию на лето на дачу. Шурик отозвался довольно равнодушно, даже разочаровав Веру безразличием к возможному приезду чудесной девочки.

– Веруся, я не против, но, мне кажется, это будет тебе утомительно. Но как хочешь. Я в этом году не смогу особо много бывать на даче, а все-таки для тебя лишняя нагрузка.

Вера Александровна списалась со Стовбой и получила несколько неопределенное согласие.