(только в 1974–1975 гг. порядка 170–180 млрд, незапланированных «нефтяных» долларов). Это имело троякий результат. Во-первых, какая-то часть номенклатуры успокоилась и решила, что на нефтяных деньгах можно жить долго, а потому не стоит заморачиваться по поводу «реформ», «совершенствования социализма» и т. п. «Симплициссимус» Н.В. Подгорный – председатель Президиума Верховного Совета СССР и по совместительству главный доминошник Политбюро ЦК КПСС – почти афористически сформулировал эту мысль в разговоре с А.Н. Косыгиным.

Во-вторых, определённая часть номенклатуры (а вместе с ней – определённый сектор советской экономики) начала ускоренно интегрироваться в мировой рынок по нефтяной линии, функционально превращаясь в советский сегмент мировой капиталистической корпоратократии с вовсе не антикапиталистическими интересами. Таким образом, к сегментам номенклатуры, связанным с мировым капиталистическим классом по линии финансов и торговли драгметаллами и алмазами, добавился нефтяной сегмент, что, безусловно, подтолкнуло процесс интеграции СССР в мировую капсистему, а часть советской номенклатуры, пусть функционально, – в мировой капиталистический класс. В перспективе это стало дополнительным, внешним фактором превращения социалистического застоя в капиталистический откат, плоскостного аттрактора – в деградационно-примитивный.

В-третьих, при всём провале косыгинской реформы принципы её проведения внедрили в головы многих партноменклатурщиков и хозяйственников, не говоря уже о части совинтеллигенции, мысль о принципиальной возможности исправления социализма рыночными методами. Такая постановка вопроса имплицитно предполагала в качестве бесспорных три тезиса: а) социализм – неправильный строй, подлежащий исправлению; б) средства исправления – рыночные, несоциалистические; в) следовательно, правильная экономика – рыночная, а правильный строй – капитализм (поскольку в советском сознании, будь то простой люд, научный или номенклатурный, рынок ассоциировался с капитализмом). Таким образом, в идеологическом плане последствия косыгинской реформы оказались – так вышло – не чем иным, как диверсией, результаты которой сработали в годы перестройки на разрушение системы и реставрацию полукапитализма в уродливых и криминальных формах. О потенциале «буржуазного перерождения» верхушки в лице её второго (дети) и третьего (внуки) поколения я уже не говорю.

9

Интересно, что в своё время возможность и даже высокую вероятность капиталистического реванша в СССР предсказал не кто иной, как АД. Троцкий, а опасения такого рода высказывал не кто иной, как И.В. Сталин. Как мы видели, отказ от посткапитализма совпал (вовсе не случайно) с завершением к середине 1960-х годов оформления номенклатуры в слой-для-себя, в квазикласс, после чего началась её инволюция или, если угодно, контрреволюция; контр – с точки зрения логики системного антикапитализма, который в этом процессе начал утрачивать черты и системного целого, и антикапитализма. Закономерным финалом стали горбачёвщина и ельцинщина. Начальную фазу процесса перерождения, отчасти смазанную, отчасти затушёванную борьбой за власть в 1930-е годы (то есть тем, что пытаются представить в виде «сталинских репрессий», Большого террора и т. п.) и Великой Отечественной войной, зафиксировал в конце 1930-х годов Троцкий. Уже тогда он писал: «Режим СССР заключает в себе… ужасающие противоречия…он продолжает оставаться режимом переродившегося рабочего государства. Политический прогноз имеет альтернативный характер: либо бюрократия, всё более становящаяся органом мировой буржуазии, опрокинет новые формы собственности и отбросит страну к капитализму, либо рабочий класс разгромит бюрократию и откроет выход к социализму».

Как мы знаем, в истории СССР в конечном счёте реализовался первый вариант: всё с той же середины 1960-х годов, а отчасти раньше советская номенклатура интенсифицировала процесс своей интеграции в мировую капиталистическую систему, определённая часть номенклатуры действительно стала функциональным органом мировой буржуазии и, совершив в 1989–1993 гг. контрреволюционный поворот, отбросила страну в дикий, отсталый, кланово-криминальный олигархический квазикапитализм.

Выходит, по логике Троцкого, рабочий класс потерпел поражение? Не совсем точная формулировка. Ведь сам Троцкий в одной из последних, «закатных» своих работ объяснял перерожденческие процессы в СССР следующим образом: «Мы вынуждены будем признать, что дело не в отсталости страны и не в империалистическом окружении, а во врождённой неспособности пролетариата стать правящим классом». Откуда же поражение, если рабочий класс исходно, имманентно не мог стать правящим классом? Здесь необходимо добавить следующее. Во-первых, дело, конечно же, отчасти и в отсталости, и в империалистическом окружении. Во-вторых, если пролетариат исходно неспособен стать правящим классом, то:

а) какова природа русской революции октября 1917–1922/1939 гг.?

б) какова была социальная природа советского общества во времена НЭПа, когда Троцкий был у власти? Ведь перерождение началось уже тогда – НЭП был его формой. Этот процесс, в частности, великолепно изобразили в один и тот же год в художественной литературе в романе «Зависть» (1927 г.) Ю. Олеша, показавший, как вчерашние революционеры-борцы против «толстяков» Просперо и Тибул превращаются в новых «толстяков», а в научной – Ю. Ларин (Лурье) в работе «Частный капитал в СССР»;

в) кто может быть реальным субъектом создания новой, то есть посткапиталистической системы? Сама буржуазия, которая в таком случае самоуничтожается как буржуазия, перестаёт быть таковой?

Оставляя эти вопросы без ответа – для дискуссии, зададимся другим вопросом: понимал ли Сталин угрозу перерождения номенклатуры и поворота социализма в сторону капитализма? Безусловно, понимал, не хуже, чем Троцкий. Именно этим пониманием продиктована его теория усиления классовой борьбы по мере продвижения по пути социалистического строительства. Вождь, конечно же, имел ввиду формирование того слоя, который он именовал «проклятой кастой». Сталин, по-видимому, полагал, что жёсткий контроль со стороны «подсистемы страха» над партноменклатурой позволит отсекать загнивающие сегменты; кроме того, в конце 1940-х годов он вернулся к своей идее конца 1930-х о перемещении реальной власти от партаппарата, партноменклатуры, которой оставлялись идеология, пропаганда и подготовка кадров, в Совет министров. Однако после смерти Сталина партаппарат во главе с Хрущёвым взял верх, подмяв под себя и «подсистему страха» (после убийства Берии в 1953 г.), и Совет министров (1955 г.), и армию (1957 г.).

Не имея более сдержек и противовесов и утратив страх, номенклатура к середине 1960-х годов в целом завершила тот путь, на который вступила ещё при Сталине и который Сталин пытался заблокировать, однако слой оказался сильнее и не позволил антикапиталистической системе превратиться в посткапиталистическую, сначала законсервировав процесс («застой»), а затем активизировав классовую борьбу – свою, в своих интересах борьбу, sein Kampf, развернул его в противоположную сторону («перестройка»).

Пророческими оказались слова вовсе не друга России и русских Троцкого: «Советская олигархия имеет все пороки старых господствующих классов, но не имеет их исторической миссии». Постсоветская олигархия – фарсовое проявление этой трагической ситуации, мы имеем дело уже не с перерождением, а с социальным вырождением. Если в 1960-1970-е годы на смену сталинским «соколам» и лауреатам пришли их дети-мажоры (за энным количеством исключений – «социальный хлам», как заметил в своём дневнике актёр Г. Бурков), если в 1970-1980-е годы настало время «внуков»-дельцов и фарцовщиков по сути, по жизни, то в 1990-е – нулевые годы им