Насколько им было известно, блок памяти Джека Твиста почти не пострадал. С ним не случалось ни фуг, ни приступов лунатизма, он не знал фобий или одержимостей. Поэтому его неожиданный прилет чартерным рейсом в округ Элко мог быть вызван только одним: письмом того же предателя, который отправлял поляроидные снимки Корвейсису и Блокам.

Лиленд Фалкерк пришел в ярость оттого, что кто-то, участвовавший в операции прикрытия — и, может быть, сидящий в Тэндер-хилле, — сводит на нет все их мероприятия. Он сделал это открытие только в субботу, когда Доминик Корвейсис и Блоки сидели за столом на кухне и разговаривали о присланных им странных фотографиях. Лиленд приказал немедленно провести расследование и тщательную проверку всего персонала хранилища, но дело продвигалось гораздо медленнее, чем он рассчитывал.

— Это еще не худшее, — сказал Хорнер и снова включил запись.

Лиленд выслушал, как Твист рассказывал другим о направленных микрофонах и бесконечных передатчиках. Все были потрясены и решили перейти в кафе, где могли составлять планы, не боясь быть услышанными.

— Они сейчас в кафе, — сказал Хорнер, выключив магнитофон. — Телефоны отключили. Я вызвал наших наблюдателей, которые расположились к югу от федеральной трассы. Они видели, как свидетели перешли в гриль-кафе, но не могут подслушать разговор по направленному микрофону.

— И не смогут, — тихо сказал Лиленд. — Твист знает, что делает.

— Теперь, когда им известно про Тэндер-хилл, мы должны действовать как можно скорее.

— Я жду известий из Чикаго.

— Шаркл все еще сидит, забаррикадировавшись, в доме?

— Да, сидел, когда мне оттуда докладывали в последний раз, — сказал Лиленд. — Если его блок памяти разрушен полностью, я должен это знать. Если это так и у него есть шанс рассказать кому-нибудь о том, что он видел позапрошлым летом, вся операция пойдет коту под хвост. Как бы то ни было, не стоит предпринимать никаких действий против свидетелей в мотеле. Нам следует вернуться к другому плану.

Под фонарями закусочной, чувствуя себя в безопасности на материнских коленях, Марси заснула, когда Джек только начал представляться. Хотя девочка подремала в самолете, под ее глазами от усталости появились синяки, а на фарфоровой коже проступили синие прожилки.

Д’жоржа тоже устала, но неожиданное появление Твиста стало надежным средством против снотворного воздействия трапезы. Сна не было ни в одном глазу, она внимательно слушала рассказ Джека о его мытарствах.

Начал он с того, что коротко упомянул о своем пленении в Центральной Америке, после которого его военная карьера оборвалась. Он рассказывал о пережитом как о чем-то скучном, разочаровывающем и пугающем, но Д’жоржа чувствовала, что вынести ему пришлось немало. Прозаический тон создавал впечатление, что это человек, прекрасно знающий себя, полностью уверенный в своих эмоциональных, физических и интеллектуальных силах, у которого никогда не возникает потребности хвастаться или слышать похвалу от других.

Когда он говорил о Дженни, своей покойной жене, то не всегда мог сохранять прежнюю отстраненность. Д’жоржа слышала непреходящую скорбь, когда Джек рассказывал об этом; под напускным спокойствием скрывались любовь и тоска. Духовная и интеллектуальная близость между Джеком Твистом и Дженни до ее впадения в кому, видимо, была чрезвычайно сильной: только особенные, волшебные отношения могли заставить его сохранять нерушимую преданность этой женщине на протяжении ее долгого, подобного смерти, сна. Д’жоржа попыталась понять, что это за брак, потом ей стало ясно, что, каким бы волшебным он ни был, Джек не хранил бы столько лет преданность жене, ставшей жертвой несчастного случая, если бы не был Джеком. Да, у них были особые отношения, но еще более особым был сам Джек. Это открытие увеличило и без того немалый интерес Д’жоржи к Твисту и его истории.

Он в общих словах рассказал о своих занятиях, позволявших ему оплачивать долгое пребывание Дженни в санатории. При этом он дал понять, что совершал преступления и не гордится этим, но теперь все беззакония остались в прошлом.

— По крайней мере, я никогда не убивал ни в чем не повинных прохожих, слава богу. А в остальном, думаю, лучше вам не знать подробностей, которые могут сделать вас соучастниками.

Общее для всех воспоминание, вычищенное из их сознания, повлияло и на Джека Твиста. Но, как и в случае с Сэнди, таинственные события того июльского вечера произвели на него только положительное воздействие.

— Я думаю, вы косвенно сообщили нам, что были профессиональным вором, — сказал Эрни Блок, а когда Джек Твист ничего не ответил, продолжил: — Мне представляется, что люди, которые промывали нам мозги, почти наверняка выудили из вас сведения о вашей криминальной жизни. Думаю, те банковские ячейки, в которых обнаружились открытки, были зарегистрированы на имена, под которыми вы совершали ограбления. А значит, с позапрошлого июля армия и правительство, вероятно, знают о вашей незаконной деятельности.

Молчание Джека подтверждало, что он был вором.

— Да, они заблокировали ваши воспоминания о том, что случилось тем летом, — добавил Эрни, — они вытрясли из вас все и позволили вам продолжать заниматься всем этим. Почему? Я могу понять, что армия и правительство нарушают закон, желая скрыть случившееся в Тэндер-хилле в интересах национальной безопасности. Но в остальном предполагается, что они должны соблюдать закон, вы так не думаете? Почему они, хотя бы анонимно, не проинформировали полицию Нью-Йорка, чтобы вас могли поймать в ходе очередного преступления?

— Они с самого начала не были уверены, что наши блоки памяти выстоят, — сказала Д’жоржа. — И вели за нами наблюдение. Или по меньшей мере проверяли нас время от времени, убеждаясь, что мы все так же ничего не помним. То, что случилось с Джинджер и Пабло Джексоном, кажется, подтверждает, что за нами ведется наблюдение. Если они решили, что надо схватить Джека или любого из нас для нового сеанса работы над сознанием, он нужен им в том месте, где взять его проще всего. Куда легче задержать Джека в его квартире или машине, чем похищать из тюрьмы.

— Ух ты! — сказал Джек, улыбаясь ей. — Думаю, вы попали в самую точку. Абсолютно верно.

Хотя Д’жоржа слегка похолодела от его улыбки, когда увидела ее в первый раз, теперь она воспринимала ее иначе: эта улыбка была более теплой.

Марси принялась неразборчиво бормотать во сне. Д’жоржа непонятно почему испытывала неловкость, глядя в глаза Джеку, и сейчас, внезапно и странно застеснявшись встретиться взглядом с Джеком Твистом, Д’жоржа воспользовалась мечтательным бормотанием дочери как предлогом, чтобы отвернуться от него.

— Какую бы тайну они ни скрывали, — сказал Джек, — она настолько важна, что им пришлось позволить мне совершать любые преступления.

Джинджер отрицательно покачала головой:

— Может, и не так. Может, они искусственно вызвали это чувство вины. Внедрили в вас зародыш будущих перемен.

— Нет, — возразил Джек. — Если они не успели ввести в фальшивые воспоминания каждого из нас историю о выбросе токсичного вещества, у них не было времени и на то, чтобы наставлять меня на путь истинный. К тому же… это трудно объяснить… но с того момента, как я оказался здесь, с вами, я сердцем чувствую, что осознал свою вину и нашел путь к обществу. Позапрошлым летом в этом месте с нами случилось нечто настолько важное, что я смог переосмыслить собственные страдания и понял: никакие мои горести, даже самые тяжелые, не оправдывают того, что я пустил свою жизнь коту под хвост.