тут же рассмеялась. – Прятаться по подвалам? Если они захотят убить меня, то сделают это. Джамаль, сделай музыку погромче!

* * *

– Ах, Файруз! – воскликнул кто-то.

Амаль уже подпевала. Все тут знали эту песню.

– Лекарство, врачевавшее мое сердце в Германии, – сказала Амаль, глядя на Морица. – Разве ты не видел эту пластинку в моей комнате?

Он не помнил. Она протянула ему конверт. Красивая женщина с правильными чертами лица и темными глазами.

– Немного похожа на тебя, – заметил он.

– Файруз? На меня? Да ты с ума сошел!

– О чем она поет?

– Об Иерусалиме. Захрат аль-Мадаин. Это означает «цветок среди городов».

Мориц прочитал перевод текста песни на конверте. Сначала полное тоски вступление, потом Амаль запела вместе с певицей. Ее чистый, сильный голос поразил Морица. Она пела с нежностью и глубиной, какие бывают только у матерей. Все замолчали и слушали ее.

* * *

Теперь он догадался, почему они так небрежно относились к своей безопасности. Невозможно подозревать всех и каждого и сохранить при этом здравый рассудок. Они решили остаться собой. Принимать гостей, растить детей и отмечать праздники, как будто они по-прежнему у себя дома. Проблема идентичности, напомнившая Морицу о его пребывании в лагере для перемещенных лиц. Эта неудержимая воля к жизни. Поддайся они страху, погрузись в молчание – и потеряли бы не только родину, но и свою культуру.

О Иерусалим, о Иерусалим, город молитв.

Каждый день мой взгляд спешит к тебе.

Скользит по воротам храмов,

обнимает древние церкви,

утешает скорбящие мечети.

От песни у суровых мужчин навернулись слезы, она будто рассказывала об их жизни. Один схватил друга за руку, второй вздохнул, третий произнес проклятие. Потом они все запели – с воодушевлением, одновременно и непонятным Морицу, и вызывавшим у него зависть: коллективная идентичность, как раковина улитки, которая везде с тобой. Он же всегда не доверял своему коллективу. И потому перестал чувствовать, кто же он такой.

Ребенок в колыбели и Мариам, его мать,

Два лица, что плачут

о всех, кто бежал, о детях без дома,

о всех, кто сопротивлялся и был убит.

Когда Иерусалим пал, любовь угасла

и в сердце мира разгорелась война.

– В чем дело, Мориц? Невкусно?

Голос Элиаса вывел его из задумчивости. Мориц вспомнил, для чего он здесь.

Заводи друзей, как будто не будешь за ними следить. Следи за ними, как будто вы никогда не были друзьями.

* * *

Когда Амаль ушла на кухню за десертом, Мориц встал и последовал за ней. Даже среди революционеров-леваков не принято, чтобы мужчина заходил на кухню. Но на иностранца это не распространяется.

– Могу я чем-то помочь? – спросил он.

– Вынь маамуль из духовки!

Он поставил на стол противень с ароматной выпечкой с финиками.

– Передержала, – вздохнула Амаль и принялась обрезать пригоревшие края.

Мориц тихо спросил:

– Тогда в Мюнхене… ты знала этих захватчиков?

– Нет.

Голос прозвучал спокойно и расслабленно. Он вполне заслуживал доверия.

Амаль принялась смазывать печенье растопленным маслом.

– Мы узнали об этом утром по радио. Помчались туда, предложили стать посредниками. Но потом приехал Геншер.

Мориц вспомнил телевизионные кадры: Геншер и стройный мужчина в пробковом шлеме.

– Им наверняка кто-то помогал на месте…

– Нет. Только командир прибыл туда заранее. Он работал в Олимпийской деревне и все разведал. Он учился в Берлине.

– Исса?

Она кивнула.

– И когда ты это узнала?

– В бейрутских лагерях беженцев его считают героем. Он там вырос.

– Он говорил, что родом из Назарета. А его мать была еврейкой.

– Ну конечно. А отец – плотник! Знаешь, что значит Исса по-арабски?

– Нет.

– Иисус. – Она бросила на него насмешливый взгляд. – Все это чушь. Его настоящее имя Муссалха. То есть это его боевое имя.

– А настоящее?

– Латиф Афиф. Он из Хайфы. Когда он был маленьким, его семья бежала в Ливан.

– Из Хайфы?

– Да. Почему ты удивлен?

– Нет-нет… Просто… первый спортсмен, которого они убили, Моше Вайнберг… тоже был из Хайфы.

На Амаль это совпадение, похоже, не произвело особенного впечатления.

Она посыпала печенье молотыми фисташками.

– Я тоже из Хайфы! – сказал голос за спиной Морица.

В дверь просунул голову мужчина в распахнутой клетчатой рубашке. Худой, с серьезными глазами и ироничной улыбкой. Мориц и не приметил его раньше.

– О, маамуль… – Он потянулся к печенью.

– Руки прочь! – прикрикнула Амаль.

Мориц пытался угадать его возраст. Глубокие морщины и одновременно в лице что-то мальчишеское, незавершенное. Один из тех, кто пришел сюда без жены и детей.

– Ты знал этого Иссу… или Латифа?

Человек пожал плечами:

– Я был маленьким. На улице вечно полно мальчишек… Мы, знаешь ли, даже играли в футбол с евреями, до сорок восьмого года, конечно.

– Где это было в Хайфе?

– Что значит «где»?

– Ну, где вы жили?

– А твой немец скрупулезный, – пошутил мужчина, глянув на Амаль. Подцепил с противня кусок подгоревшего теста и сказал: – На улице Яффо.

У Морица перехватило дыхание.

– Это в центре города. Внизу гавань, вверху там гора, знаешь ли. Сионисты скатывали вниз горящие бочки с нефтью.

Он вытащил рубашку из брюк. Вся кожа вокруг пупка была покрыта рубцами. Как замороженное пламя.

– Сувенир из Святой земли! – Он засмеялся. – Затем они открыли огонь из гранатометов. Палили нескольких дней. Пощадили только гавань. Чтобы загнать нас в море.

Внезапно все вернулось. Едкий запах холодного дыма и сгоревшего бензина, когда они шли из гавани наверх к улице Яффо, измученные и счастливые, весной 1948-го. Морица пробил пот. Он чувствовал себя как в клетке. Запертым в тесной, жаркой кухне и в собственном теле. Амаль не пришла на помощь. Она разрезáла выпечку на ломтики, не собираясь вмешиваться в рассказ гостя.

– Мы пытались удержать позиции, но они сломили наше сопротивление. И одной ночью все кинулись в гавань. Там такой хаос был. Людей без числа. Мы забирались в лодки… это было чудовищно, вы знаете, что такое чудовищно? Когда мать топчет своего ребенка.

– Где именно на улице Яффо? Номер дома?

Мужчина озадаченно уставился на него. Амаль тоже. Да, это было неосторожно, но Мориц должен был спросить. Вдруг перед ним стоит тот мальчик, чьи тетради он нашел, чей ранец он отдал Жоэль и в чьей постели она спала.

– Я не знаю номера. В центре города. Это был дом с квартирами, как здесь. Вы знаете Хайфу?

– Нет.

– Пойдемте! – Амаль подхватила поднос с маамулем. – Десерт готов!

Мужчина положил руку на плечо Морица и подтолкнул его к гостиной. Морицу стало неприятно от тепла его тела, от запаха