Он опустился на колени и вознес молитву за упокой души крылатой девушки, не переставая сомневаться, нужен ли ей этот покой – ей, дочери неба. И не отводя глаз от ее сородичей.

Энэрриан издал громкий боевой клич и бросился вниз. С ошеломляющей скоростью он проскользнул над той самой каменной осыпью. У Пита перехватило дыхание, на мгновение ему показалось, что ифрианец неминуемо разобьется, но тот успел затормозить и победно устремился в небо.

Но тут его хлестнула подхваченная порывом ветра ветка стоявшего на осыпи дерева, бритвенно-острые листья начисто срезали левое крыло. Хлынула кровь – у ифрианцев она ярко-алая; каким-то чудом сумевший развернуться Энэрриан приземлился на вершине осыпи, в месте, до которого чуть-чуть не доставали страшные ветки ланцетного – так назвали его потом – дерева.

Аптечка была под рукой; через мгновение Пит уже несся по каменистому склону вверх. Ольга коротко вскрикнула и бросилась следом. Добравшись до Энэрриана, они застали рядом с ним Вхэл и Русу, те вырывали у себя перья, стараясь прикрыть ими рану.

Вечер, ночь, день, вечер, ночь.

Энэрриан сидел у костра. В слабом, неверном свете его фигура то вырисовывалась на фоне непроглядной тьмы, то совсем – за исключением огромных, немигающих топазовых глаз – исчезала. Жена и сын не оставляли его ни на минуту. Стимуляторы, антикоагулянты и кровезаменитель сделали свое дело, искалеченный ифрианец мог уже говорить, правда тихо, хрипло. Повязка на ране буквально сверкала белизной.

Импровизированный лагерь расположился на дальнем краю острова, в лощине, густо поросшей низким красновато-коричневым кустарником. От кустов шел отвратительный запах, особенно нестерпимый в субтропической духоте, колючие ветки цеплялись за ноги, рвали одежду, однако другого, столь же укрытого от ветра места на острове не было, а на открытом пляже Энэрриан (его принесли в лощину на самодельных носилках) вряд ли пережил бы новую бурю.

Берги сидели по другую сторону костра, тесно прижавшись друг к другу. Желтые, отсвечивающие в темноте глаза нашли их сквозь пелену дыма.

– Я читал, что ваш народ умеет заново выращивать утраченные части тела.

Слова Энэрриана прозвучали в почти полной тишине, нарушаемой только еле слышным шорохом прибоя.

Пит молчал. Он пытался ответить, но не мог, не хватало смелости. На помощь пришла Ольга.

– Мы умеем, но только у себя. Ни у кого другого. – Она уронила голову Питу на грудь и заплакала.

Да, что ж тут поделаешь, расшифровка генетического кода – дело долгое и кропотливое, к тому же нужно очень много работы, чтобы заставить молекулы наследственности повторить работу, уже сделанную ими однажды. У науки еще не было времени на другие расы. А на все – и никогда не будет, слишком уж их много.

– Так я и думал, – кивнул Энэрриан. – А хорошие протезы – их тоже нескоро научатся делать. Так что мне осталось жить год-другой; ифрианец, лишенный возможности летать, быстро заболевает.

– Антигравы… – неуверенно начал Пит. И почти физически, как удар, ощутил презрение, мелькнувшее в желтых немигающих глазах. Крылатому – летать с помощью мертвого бездушного металла?

За всю историю высокомерных, яростно-свободолюбивых ифрианцев не было ни одного восстания рабов – и неудивительно, ведь рабы эти почти лишены жизненных сил. Если вы – мужчина, представьте себя кастрированным. Энэрриан может махать единственным своим крылом и культей второго, насыщать свою кровь кислородом, но куда ему деть избыточную энергию? Подобно кислоте, она будет разъедать тело, затем доберется и до мозга.

Рука Вхэл коротко, всего на какое-то мгновение тронула его спину.

– Завтра придумайте сигнал, – сказал Энэрриан. – И начинайте работу. Слишком много времени ушло впустую.

Перед сном Пит отвел Вхэл в сторону.

– Знаете, – прошептал он в душной, оглушительной тишине, – ему необходим постоянный присмотр. Лекарства помогли преодолеть шок, но дальше принимать их нельзя, а он очень слаб.

– Знаю, – сказала ифрианка скорее шорохом перьев, чем голосом, и добавила, уже громко: – Им займется Ольга. Она не может передвигаться так свободно, как мы с Русой, и у нее нет вашей физической силы. Заодно она будет на всех готовить.

– М-м… М-м… – Пит не знал, с чего начать, он уже боялся этого разговора. – Как вы думаете… ну, я имею в виду вашу этику, этику Новой Веры, – Энэрриан не может покончить с собой?

«Неужели, – подумал он, – Господь осудил бы капитана за такой поступок?»

Глаза Вхэл вспыхнули негодованием, крылья и хвост расправились, хохолок встопорщился.

– И вы смеете такое о нем? – почти взвизгнула она, но, увидав испуганное недоумение Пита, стихла и даже издала звук к-ррр, примерно соответствующий ироническому смешку. – Нет, нет, у него достанет смертной гордости. Он не может не воздать Господу честь.

После обследования острова и нескольких экспериментов решили вырезать на дерне гигантский крест. В сыром виде здешняя растительность не горела, а валежника едва хватало на маленький костер, о большом, маячном, и разговор не шел.

Лопат не было, растительный ковер оказался толстым и плотным, работа буквально выматывала. Возвращаясь в лагерь, Пит, Вхэл и Руса буквально падали от изнеможения и сразу засыпали. Вставал Пит только после восхода солнца, проглатывал, не чувствуя вкуса, какую-то пищу и плелся на работу. Он отощал, оброс бородой, весь пропитался потом и грязью. Мысли ворочались в голове тупо, устало, каждая клетка перетруженного тела болезненно ныла.

Поэтому он не замечал, как потускнела и осунулась Ольга. Порученный ее заботам, Энэрриан поправлялся. Она занималась своими – относительно легкими – делами и стеснялась жаловаться на головную боль, головокружение, понос и тошноту, считая, что во всем виноват перенесенный шок, плюс недостаточное и плохо сбалансированное питание, плюс жара и духота, плюс… Она считала, что выдержит.

Дни были слишком коротки для работы, ночи – слишком коротки для отдыха. Пита постоянно одолевало одно и то же ужасное видение – флиттер появляется и исчезает за горизонтом, прежде чем ифрианцы успевают привлечь к себе внимание. Тогда придется посылать за помощью Русу. Но такой полет – дело долгое, опасное и ненадежное, к тому же лагерь на берегу залива был временным, в любой момент его могли свернуть.

Другая мысль, часто посещавшая Пита, – что бы делали они с Ольгой, оставшись на Грее вдвоем? Даже в теперешнем своем отупелом состоянии он понимал безнадежность такого варианта. Взять хотя бы элементарнейший факт – здесь отсутствовали некоторые из витаминов…

Примерно через земную неделю после памятного урагана Пит услышал ночью свое имя; он медленно, мучительно выплыл из пучин сна. Ольга лежала рядом. В небе стояла почти полная луна, более яркая и быстрая в своем движении, чем луна земная. Ее сияние затмевало почти все звезды, призрачным инеем падало на кусты. И безжалостно вырисовывало запавшие щеки его жены, полные боли глаза. Ольгу била дрожь, Пит услышал, как стучат ее зубы.