Его усилия были мотивированы не альтруизмом или патриотизмом. Такие люди, как Китабги, понимали, что они могут получить хорошую прибыль, если сделка совершится. Их стратегия была следующей: в обмен на деньги открывались двери. Это вызывало большое раздражение в Лондоне, Париже, Санкт-Петербурге и Берлине, где дипломаты, политики и бизнесмены обнаружили, что бизнес в Персии непрозрачен, если не сказать коррумпирован. Усилия по модернизации страны имели небольшой успех, а старые традиции полагаться на иностранцев в вопросах, касающихся вооруженных сил и ключевых постов в администрациях, привели к большому разочарованию[1358]. Персия сделала шаг вперед, теперь же она, похоже, собиралась сделать шаг назад.

Было очень приятно критиковать правящую элиту, но их долгое время учили поступать именно так. Шах и его окружение были похожи на избалованных детей, которым внушали, что, если они будут проявлять достаточную хватку, могущественные державы, которые так боятся потерять свои позиции в этом стратегически важном регионе, дадут им щедрую награду. Когда шах Мозафар ад-Дин не был принят в орден Подвязки во время первого визита в Англию в 1902 году, он отказался принять меньшую честь и покинул страну, постаравшись сделать так, чтобы все были в курсе, что он недоволен. Это заставило дипломатов постараться убедить упирающегося короля Эдварда VII, который решал, кого принимать в орден, принять шаха по его возвращении домой. И даже тогда с «этим ужасным субъектом» происходили различные казусы, когда обнаружилось, что у шаха нет панталон, которые были строго обязательны для процедуры принятия, пока один предприимчивый дипломат не обнаружил прецедент, согласно которому у кандидата была привилегия носить брюки. «Как же ужасно, что нам пришлось пережить эпизод с Подвязкой», – ворчал впоследствии министр иностранных дел лорд Лансдаун[1359].

Кстати, хотя взяточничество, которое сопровождало все, что делалось в Персии, казалось ужасным, во многом персы, сновавшие по коридорам власти крупных финансовых центров Европы в конце XIX – начале XX века, были похожи на согдийцев, купцов древнего времени, преодолевавших огромные расстояния, или же армян и евреев, которые играли ту же самую роль в самом начале Нового времени. Разница была в том, что согдийцам приходилось брать на продажу товары, а их преемники продавали свои услуги и контракты.

Им пришлось стать коммерционализированными в основном потому, что это приносило значительную прибыль. Если бы не было берущих, вне всяких сомнений, все было бы совершенно по-другому. Таким образом, расположение Персии между Востоком и Западом, в месте, соединяющем Персидский залив и Индию с Аравией, Африкой, и наличие доступа к Суэцкому каналу означало, что Персию постоянно обрабатывали, пусть и сквозь сжатые зубы.

Когда Китабги добрался до Драммонд-Вульфа и тот свел его с Д’Арси, которого отрекомендовали как «капиталиста высокого уровня», у него сформировался свой взгляд не только на табачный и банковский сектор Персии, но и на ее недра. Нокс Д’Арси был именно тем, с кем можно было это обсудить. Однажды он уже нашел золото в Австралии, и Китабги предложил ему еще один шанс; на этот раз речь шла о «черном золоте»[1360].

Наличие обширных нефтяных запасов в Персии едва ли было секретом. Авторы из Византии неоднократно писали о разрушительной силе вещества («мидийского огня»), сделанного из нефти, скорее всего, полученной из поверхностного слоя на севере Персии, и похожего на горючий «греческий огонь», который византийцы добывали в Черном море[1361].

Первые систематические геологические исследования, проведенные в 1850-х годах, указывали на значительное количество подземных ресурсов. Это привело к целому ряду концессий, данных инвесторам, привлеченным возможностью сделать состояние, в то время мир, казалось, отдавал свои сокровища удачливым старателям от Калифорнии, золотого края, до бассейна Витватерсранда на юге Африки[1362]. Барон Пол Джулиус де Рейтер, основатель одноименного информационного агентства, был одним из тех, кто двинулся в Персию. В 1872 году де Рейтер получил эксклюзивную привилегию на добычу всего, что было возможно, из угольных, железных, медных, свинцовых и нефтяных месторождений по всей стране, вместе с возможностью строительства дорог и других инфраструктурных объектов и организации общественных работ[1363].

По ряду причин это не закончилось ничем. Появилась жесткая оппозиция, состоящая из местных. Например, Сейид Джамал ал-Дин ал-Афгани был глубоко опечален тем фактом, что «бразды правления были в руках врага ислама». По словам одного из громогласных критиков, «владения ислама скоро окажутся под контролем иностранцев, которые будут править так, как им заблагорассудится»[1364]. Из-за международного давления концессии де Рейтера были отменены всего через год после того, как они были даны[1365].

Хотя де Рейтер и согласовал вторую концессию в 1889 году, которая давала ему право на минеральные ресурсы Персии, за исключением драгоценных металлов, в обмен на значительные денежные «дары» для шаха и его ведущих чиновников, а также выплаты из будущих доходов, все прекратилось, когда попытки поиска нефти в значительных объемах не имели успеха в обозначенный срок в 10 лет. Жизнь не стала проще из-за того, что один британский бизнесмен назвал «неразвитостью страны и отсутствием коммуникации и транспорта», которые усугублялись «прямой враждебностью, оппозицией и возмущениями высокопоставленных чиновников персидского правительства»[1366]. Эта ситуация не вызвала никого сочувствия в Лондоне. В работе в этой части света были свои риски, как отмечалось в одном из протоколов, все, кто ожидал, что дела будут делаться как в Европе, просто глуп. «То, что их ожидания совершенно не совпали с реальностью, полностью их проблема», – холодно заявлялось в этом же протоколе[1367].