— Ты деньги Елене должен? — спросил Вырубов.

Антонович только булькал.

— Не слышу! Громче!

— Я… я заплачу… Сергей Павлович…

— Ты ей платить собирался или нет?

— Да… конечно…

— А мне сказал, что нет…

— Я… а… да господи, кто же знал… А… а!

Антонович заорал, мешая крик со слезами. Вырубов взмахнул рукой. Миша-кимоно подхватил канистру, стоявшую в углу, и принялся поливать из этой канистры Антоновича. В воздухе отвратительно и тревожно запахло бензином.

Вырубов неторопливо щелкнул зажигалкой, и вверх взвился прозрачный язычок пламени.

— Что с ним сделать, Елена Сергеевна? — спросил Вырубов. — Сжечь вместо свечки?

Елена в ужасе прикрыла рот рукой.

— Господи, Сергей… я прошу вас, отпустите его… ну пожалуйста…

Вырубов размахнулся и бросил горящую зажигалку под ноги Антоновичу, в растекшуюся лужу бензина. Коммерсант дико взвизгнул. Елена отшатнулась, ожидая вспышки.

Вырубов расхохотался, и вслед за ним захохотали Миша-кимоно и еще два парня, стоявшие в углу. И только спустя несколько секунд, когда живой и невредимый Антонович перестал орать, Елена поняла, что в канистре был отнюдь не бензин, а обыкновенная вода или, скорее всего, какое-то химическое соединение с характерным запахом ароматических углеродов.

Вырубов ударил Антоновича по лицу и сказал:

— Твой бизнес больше не твой. Твой клуб будет мой. А Елене ты выплатишь тройную сумму. Все понял?

Антонович часто-часто дышал и кивал.

— Миша, — повернулся Вырубов, — позови юриста. Пусть офомят сделку.

Елена бросилась вон из гаража.

На дворе еще сверкало яркое весеннее солнце, отражаясь в подтаявших лужицах вдоль газона и в блестящем хромированном боку внедорожника-«мереседеса», гревшемся, подобно огромному черному коту, у закрытых ворот. Возле внедорожника стояли двое парней и о чем-то мирно базарили.

Елена пробежала мимо парней по скользкой, как намыленной, дорожке, упала, несильно ударилась о бок внедорожника, тут же вскочила вновь и принялась биться о наглухо запертые ворота, как язычок колокола.

— Выпустите меня, — закричала Елена.

Парни бросились к ней, она увернулась и побежала в глубь участка, петляя между прогалин, из которых поднимались высокие розовые сосны. Потом она опять оскользнулась, неловко задела руками сосну и съехала с ледяного взгорка вниз, на каток, напоминавший сейчас ледяное корытце, по щиколотку заполненное водой. Через мгновение рядом с ней оказался Вырубов. Он был сильно зол: он выудил ее из воды и принялся орать, и это было первый раз, когда Елена слышала, чтобы он ругался на нее матом.

— Ну что случилось, мля, тебя, что ли, режут? Что тут такого случилось, чтоб о ворота биться? — орал Вырубов.

— Это… это ужасно, то, что вы делаете, Сергей. Нельзя так обращаться с людьми. Нельзя… ну нельзя жечь связанного человека…

— А так обращаться с людьми, чтобы они под колеса бросались, можно?

Елена вскинула голову, и мокрые пряди ее длинных волос с застрявшими в них хвоинками хлестнули Вырубова по лицу.

— Вам плевать, что люди бросаются под колеса. Вы их сами туда бросаете. Вы сначала говорите человеку: «ты мне должен», а когда человек не отдает долга, вы бросаете его под колеса…

— Между прочим, ты мне тоже должна. Новый дом, не забыла?

Елена помертвела.

— Ты не забыла?

Вырубов стоял перед ней, в легком спортивном джемпере, в котором он был в гараже, и со старившей его улыбкой на загорелом лице. Малюта по-прежнему держал ее за локти, и когда Елена взглянула на его длинные крепкие пальцы, она увидела под ногтями темные ободки.

— Неужели вы не заметили? — сказала Елена, — я никогда не смогу построить вам дом. Я больше ничего не смогу построить. Я не различаю цвета. Я даже не вижу, это кровь у вас под ногтями или грязь.

Вырубов глядел на нее ошеломленно. Потом осторожно — очень осторожно — обнял ее за плечи.

— Господи, — сказал он, — и ты… молчала?

Елена уткнулась в спортивный джемпер и заплакала.

* * *

Вырубов оказался великолепным любовником. Елена подсознательно боялась его, — боялась всего, до чего он может дойти в постели и всех тех безобразий, которые он, наверняка, требовал от покорных ему проституток и которые для бандитов, по ее мнению, являются неотъемлемым признаком жизненного успеха. Но боялась она напрасно: Вырубов был нежен и силен одновременно, он нуждался не в том, чтобы самоутверждаться за счет слабой женщины. Он нуждался в любви.

Елена устала первая, откинувшись без сил на подушки, и Вырубов, опять-таки противу ее ожиданий, не стал тормошить ее, а тихо улегся рядом и прижал к себе, и Елена очень быстро заснула, уткнувшись головой ему в грудь.

Она проснулась в середине ночи: Вырубов никуда не ушел, а спал лицом вверх, раскинув руки и неслышно дыша. Одеяло сбилось ему на пояс, открывая гладкую накачанную грудь и перевитые мускулами плечи. Сейчас, расслабленный и залитый лунным светом, он походил на мраморную статую какого-нибудь античного убийцы. Они были почти ровесники — Вырубов был старше Елены на три-четыре года и младше Семина лет на десять, и Елена вспомнила, что у Семина на поясе давно уже скатался небольшой валик жира, и что в постели у него, как почти у всякого немолодого уже человека, который слишком много работает и слишком мало занимается спортом, нет-нет да и случались всякие проблемы.

Елена поплотнее прижалась к Сергею и понемногу уплыла в сон, и ей снилось, что ее обнимает Семин.

* * *

Истаял снег, и наступил апрель. Елена оттаяла и похорошела. Изменился и Вырубов — улыбка впервые перестала старить его. Со зрением ее вдруг начало что-то происходить — к белому и черному цветам, которые она различала, вдруг прибавился фиолетовый. Вырубов с Еленой съездили в Лос-Анджелес, а другой раз в Москву. Врачи изучили Елену, услышали, что у нее всю зиму была температура и болел живот, а никакой язвы даже и в помине не было, и сказали, что это нервы. «В один прекрасный день ваша жена снова станет различать цвета, — сказал Вырубову пожилой врач из Кремлевки. — Она, кстати, кто по профессии?»

«Архитектор», — ответил Малюта.

Врач внимательно посмотрел на него и вздохнул.

* * *

Игорь Тахирмуратов, двоюродный брат Малюты и бывший партнер Сыча, так и не стал своим для нового — бандитского — окружения. После того, как его выгнал Сыч, он стал очень много пить. Он один раз закодировался, тут же сорвался и снова запил. В окружении Малюты не очень-то доверяли тем, кто много пьет, а на Тахирмуратова смотрели особенно настороженно.

Вскоре, в апреле, Тахирмуратов взялся за свой первый бизнес-проект, разработанный им для Малюты, и был этот проект ни чем иным, как реконструкцией центрального универмага.