Итак, дни Суллы были сочтены. Плутарх рассказывает о страшной болезни, поразившей бывшего диктатора. Тот «вначале и не подозревал, что внутренности его поражены язвами. От этого вся его плоть сгнила, превратившись во вшей, и хотя их обирали день и ночь… всетаки удалить удавалось лишь ничтожную часть вновь появлявшихся. Вся одежда Суллы, ванна, в которой он купался, вода, которой он умывал руки, вся его еда оказывались запакощены этой пагубой, этим неиссякаемым потоком — вот до чего дошло. По многу раз на дню погружался он в воду, обмывая и очищая свое тело. Но ничто не помогало. Справиться с перерождением изза быстроты его было невозможно, и тьма насекомых делала тщетными все средства и старания». Всему этому, указывает Плутарх, способствовало общение Суллы с мимами, шутами и кифаристами (Сулла. 36. 3–6; см. также: Плиний Старший. XI. 114; XXVI. 138; О знаменитых мужах. 75.12).

Рассказ Плутарха породил множество научных гипотез. И сейчас врачи подчас ошибаются в диагнозах, видя больного воочию и имея на вооружении современные технические средства, а уж что говорить о попытках установить, чем болел человек, живший две тысячи лет назад. Вспомнили о басне про земледельца и вшей, которую рассказывал Сулла после убийства Офеллы.[1434] У Суллы находят то чесотку, то фтириазис, то рак кожи. Вероятнее всего, он страдал лобковым педикулезом, ибо гнездящихся там вшей заметить труднее — ни цирюльник, ни банщик в паховую и подмышечную полости не наведываются.[1435] Но умер он явно не от этого, ибо от вшей или чесотки вообще умереть нельзя.[1436]

И еще одно любопытное наблюдение. Плутарх указывает, что от вшей умерли многие знаменитости: аргонавт Акает, поэт Алкман, богослов Ферекид, историк Каллисфен, из римлян — юрист Муций Сцевола, к которым писатель добавляет еще и вождя первого сицилийского восстания рабов Евна (Сулла. 36. 5–6).

Этот перечень весьма интересен. Откуда он взялся? Повидимому, из сочинений Аристотеля, хранившихся после вывоза из Афин в доме Суллы. Великий философ писал, что вши, рождающиеся в теле от избытка влаги, погубили Алкмана и Ферекида (История животных. V. 557а 3). Грамматик Эпикад просто не мог не посмотреть труды Стагирита и потому наверняка знал об этом его замечании. Будучи предан памяти покойного патрона, он решил придать его не слишком героической смерти более достойный характер. Недоброжелатели, естественно, могли сказать, что вши поразили Суллу изза неумеренного образа жизни, да и вообще это кара богов за совершенные злодеяния. В появившейся примерно в то время Септуагинте говорилось о гибели от вшей нечестивого селевкидского царя Антиоха Эпифана. О Сулле такие разговоры среди греков тоже ходили, и Эпикад, полемизируя с соотечественниками, поставил смерть патрона от столь экзотической болезни в ряд с кончиной других знаменитостей, так что умереть от вшей теперь становилось как бы и не «стыдно».[1437]

Как же всетаки умер Сулла? Плутарх и Валерий Максим рассказывают, что он призвал к себе некоего Грания, одного из магистратов Путеол. Хитрец задерживал взнос от города на восстановление храма Юпитера Капитолийского в Риме, надеясь, возможно, на скорую кончину бывшего диктатора, после чего вопрос вообще отпал бы. Однако разъяренный его увертками Сулла приказал рабам задушить Грания, поднялся крик и шум, у Суллы прорвался гнойник, его вырвало кровью, началась агония, которая после тяжелой ночи свела больного в могилу. Ему было шестьдесят лет (Плутарх. Сулла. 37. 5–6; Валерий Максим. IX. 3. 8). Это случилось, повидимому, в марте 78 года.[1438]

От чего же умер отставной диктатор? Сейчас, конечно, уже трудно дать точный ответ, а потому приходится ограничиться более или менее достоверными гипотезами. Одни пишут об острой печеночной недостаточности, вызванной пьянством,[1439] другие — о туберкулезном абсцессе.[1440] В любом случае можно полагать, что болезнь зародилась не за дветри недели до кончины Суллы. Очень вероятно, одной из причин сложения им диктаторских полномочий стала нараставшая хворь, стимулируемая ежедневными перегрузками и, в свою очередь, ослаблявшая организм. Так или иначе, человека, еще недавно наводившего ужас на римлян и их подданных, не стало.

Смерть Суллы вызвала различную реакцию. Одни горевали о великом государственном муже, другие радовались смерти безжалостного тирана, третьи со страхом ожидали новой распри. И она не заставила себя ждать.

Первым поводом для выяснения отношений стал вопрос о погребении бывшего диктатора. Его сторонники предложили провезти тело покойного по Италии, выставить в Риме на форуме и похоронить за государственный счет. Тутто и проявил себя один из консулов 78 года Марк Эмилий Лепид — он выступил против посмертных почестей тирану. Очевидно, он хотел тем самым обрести сторонников среди недругов Суллы. Однако Лепид переоценил свои силы. Его коллега Катул настоял на первоначальном предложении. Поддержку ему оказал и Помпеи, хотя покойный диктатор и не упомянул его в своем завещании в качестве опекуна своих детей Фавста и Фавсты (Плутарх. Сулла. 38.2; Помпеи. 15.3; Лукулл. 4.5; Аппиан. ТВ. I. 105. 493–494). Однако Помпею не приходилось выбирать — всетаки именно благодаря Сулле он так рано начал карьеру в большой политике и добился триумфа в обход всех правил. К тому же вряд ли он забыл, как надругалась римская толпа над телом его отца, которое вытащили из гроба и проволокли по грязи (Беллей Патеркул. П. 21. 4; Транш Лициниан. 2223F). Теперь были приняты меры, чтобы ничего подобного не повторилось.[1441]

Все произошло так, как на том настаивали сторонники покойного диктатора. Его тело провезли по Италии и затем доставили в Рим для торжественного погребения. На траурную церемонию явилось множество ветеранов Суллы в полном вооружении, которые по прибытии выстраивались в должном порядке. Они, разумеется, не допустили бы безобразий. Сбежалось и множество зевак — тех, кто был свободен от работы, как уточняет Аппиан.

Перед телом несли штандарты и фасции, которыми пользовался диктатор при жизни. Далее следовали две тысячи золотых венков, дары от городов, друзей и ветеранов покойного. Процессию сопровождали жрецы, сенаторы и магистраты со всеми знаками власти — инсигниями. Римские матроны принесли столько благовоний, что они заняли, если верить Плутарху, 210 носилок. Из ладана и кинамона были изготовлены статуя почившего и изображение ликтора. Трубачи играли траурные мелодии, воздух оглашали стенания плакальщиков и тех, кто искренне скорбел о Сулле — вероятно, нашлись и такие. Тело его в царском облачении выставили на рострах, и речь над ним произнес Квинт Гортензий Гортал, пользовавшийся славой лучшего оратора того времени.[1442] (Обычно это делали сыновья умерших, но Фавст Сулла был еще слишком юн.) Затем самые крепкие из сенаторов подняли тело на плечи и понесли его на Марсово поле. До сих пор, как пишет Плиний Старший, никого из Корнелиев не сжигали. Но дальновидный Сулла завещал предать себя после смерти кремации, чтобы его останки не смогли потом выбросить из земли, как поступили по его приказу с останками Мария.[1443] Погребальный огонь окружили всадники и войско. «Сильный ветер раздул костер, вспыхнуло жаркое пламя, которое охватило труп целиком. Когда костер уже угасал и огня почти не осталось, хлынул ливень, не прекращавшийся до самой ночи. Так что счастье, можно сказать, не покинуло Суллу даже на похоронах. Надгробный памятник Сулле стоит на Марсовом поле. Надпись для него, говорят, написана и составлена им самим. Смысл ее тот, что никто не сделал больше добра друзьям и зла врагам, чем Сулла» (Плутарх. Сулла. 38; Аппиан. ГВ. I. 105–106; Плиний Старший. VII. 187).