Лицо перепуганное и какое-то, показалось Томскому, жадное – до чужих страданий, чужой беды.

Он грубо крикнул:

– Пошла вон отсюда!

И бросился в кабинет.

Запер за собой дверь.

Нужно срочно собирать деньги. Что-то продавать, занимать.

Когда речь о Кнопке и любимой дочке, других вариантов просто нет.

…В дверь торопливо, требовательно застучали. Ну, разумеется, Севка явился. Сочувственный, деловитый. В руках бутылка коньяка, стопки. Первым делом налил, заставил выпить до дна. Сам едва отхлебнул. По лицу было видно: нянька ему все уже рассказала.

Друг осторожно произнес:

– Миш… чего делать будем?

– Как – что? – пожал плечами Томский. – Платить, конечно.

– А если ты заплатишь… а они – все равно? Ну, ты понимаешь… Может, лучше в полицию?

– Нет, – рубанул Михаил.

Обхватил себя руками, вонзил ногти в кожу. Удерживался из последних сил, чтоб не начать рыдать. Топать ногами. Биться головой в стену.

– Миш. – Акимов смотрел жалобно. – Я согласен. Полиция работает грубо, им такое дело деликатное не доверишь. Давай своими силами попробуем. Хотя бы этого детдомовца дернем, как его – Тимофей, что ли? И тех гадов, что фирму нашу купить хотели, прощупаем.

– А если Лену с Кнопкой убьют?

– Но их… их и так могут убить. Даже если ты заплатишь. Я тебе говорю: давай рискнем. Нельзя ведь карты сбрасывать совсем без борьбы…

Тут Томский не удержался.

Схватил Севу за грудки. Встряхнул от души – у друга клацнули зубы, голова запрокинулась. Прошипел в лицо:

– Мы не в казино, придурок. На жизнь жены с дочкой я играть не буду.

* * *

Михаил ждал. Ждал. Ждал.

Как раздастся звонок в дверь и на пороге покажутся они: похудевшие, несчастные, любимые.

Или в телефоне наконец дрожащий Кнопкин голос: «Нас отпустили».

Однако пошла уже четыреста двадцать седьмая минута с момента, как он оставил дипломат с деньгами на вокзале. И сообщил глумливому голосу шифр от ячейки камеры хранения.

– Жди, милок, – велел тот. – Если все чики-пики, мы тебе позвоним.

Михаил никому, даже верному Севе, не сказал, куда ему велели подвезти деньги. А то с друга станется приставить за курьером «хвост» и все сорвать.

Но сам кое-что успел.

Похититель сделал глупость. Позвонил ему в девять вечера и велел быть на Казанском вокзале аж к десяти тридцати. Михаилу хватило времени прежде, чем выехать, взломать вокзальную сеть видеокамер.

Хотя сейф, куда следовало положить дипломат с деньгами, и оказался от камеры в самом дальнем углу (специально, видно, выбирали), кое-что разглядеть было можно. По крайней мере, себя – настороженного, бледного, с портфелем в руках – Михаил потом узнал сразу. А вот лицо курьера различить можно было с большим трудом. Кепка надвинута на самый нос, темные очки, воротник поднят. Сутулый, дерганый. Что-то очень нервное и неуловимо женское в облике. Томскому показалось: это тот самый обладатель козлиного голоска. Похоже, не только алкоголик или наркоман, еще и гомосексуалист.

Может, Сева был прав, когда говорил, что Михаил переоценивает силы противника? И действует никакая не банда, а двое, от силы трое никчемных гопников? А то и вообще этот парень в одиночку?!

С каким бы удовольствием Томский размозжил проходимцу череп!

Но теперь поздно каяться. Нужно надеяться, молиться и ждать.

Однако час бежал за часом. Козлиноголосый не звонил. И девочки не появлялись.

«Говорил я тебе: деньги отдать проще всего, – безнадежно вздыхал Севка. – Могли бы побороться, могли!»

А няня – та не говорила ничего. Потому что Михаил ее выгнал – достала своими всхлипами и причитаниями. Потом, правда, одумался – она у них с проживанием, свой дом – за тысячу верст от Москвы. Но Акимов успокоил:

– Приютил я Галину Георгиевну, не волнуйся.

– Скажи ей, пусть возвращается, – буркнул Михаил. – Но чтобы сидела в своей комнате тихо, меня не трогала.

Он уже третий день ничего не ел. Но голова кружилась не от голода – от ужаса. И от раскаянья: хотел, как лучше, но, похоже, своих девчонок приговорил. Хотя мог бы обратиться в полицию. И тогда еще были бы какие-то шансы.

Но все равно продолжал надеяться. Не спускал глаз с городского телефона. Постоянно брал в руки мобильник. То и дело бегал вниз, к почтовому ящику. Почему-то ему казалось: на его поле, через компьютерные сети, похитители играть не будут.

Однако письмо явилось – именно по электронной почте.

Одна-единственная строка: широта и долгота. Ящик – явно одноразовый, и отправлено из интернет-кафе (Михаил даже проверять не стал).

Он схватил навигатор. Руки тряслись, и координаты он вбил только с третьей попытки.

– Маршрут построен! – жизнерадостно отозвалась коробулька.

И предложила на выбор два пути, один чуть короче, другой – длиннее. Но оба вели в дальнее Подмосковье.

* * *

Деревенька, куда притащил его навигатор, оказалась полностью мертвой. Дома с выбитыми окнами, несчастная, полуразрушенная церковь. По ухабистой, с огромными ямами, дороге Томский кое-как доехал до околицы. Но дальше началась грязища абсолютно непролазная, и машину пришлось бросить у сломанного щита с надписью «Весе…» (когда-то – вот ирония судьбы! – селеньице называлось «Веселое»).

Сердце колотилось отчаянно, на душе становилось все чернее и чернее. Если его девочки здесь и свободны – почему не бегут навстречу?

Навигатор показывал: осталось триста метров. Михаил, утопая в грязи, спотыкаясь о битый кирпич, припустил бегом.

«Вы приехали!» – иронично сообщил прибор у черной от времени избы-пятистенки.

Те же выбитые окна, сорванные с петель двери.

– Нина? Леночка? – неуверенно произнес Михаил.

Полная тишина в ответ.

Однако здесь совсем недавно теплилась жизнь. Да, в доме свалка, но в углу – керосинка. Половинка заплесневевшего батона. Шоколадные обертки. Пустая коньячная бутылка.

– Кнопка! Ленусик! Где вы?! – отчаянно выкрикнул Миша.

В доме никаких комнат – перекрытия давно выломаны. Но в центре композиции – сразу бросается в глаза! – охотничье ружье. «Беретта». Точно такое, что украли пару месяцев назад у него из квартиры.

Чудовищная, дикая каша. Он чувствовал, что голова сейчас лопнет. Затравленно посмотрел на ружье. Трогать его не стал.

Где девочки? В подвале? Михаил, раскидывая мусор, заметался в поисках люка. Нашел. Дернул за ржавое кольцо. Открыл. Глубокий. Внутри – полная темнота. Взять фонарик он даже не подумал – включил подсветку у телефона.