Верил ли Платонов в то, что писал? Скажем так, он хотел верить, и в Островском, в его человеческой, писательской судьбе находил для своей веры опору, живое, личностное доказательство. Он не присоединялся к «хору голосов, восхваляющих Корчагина и Островского», в чем с легкостью много лет спустя его обвиняли либерально мыслящие историки литературы, но почувствовал в Островском родственную душу если не с самим собой, то с героями своей юности — Копенкиным, Чепурным, Пашинцевым… Не по художественному, а по человеческому таланту два писателя были в чем-то близки, и точно так же, сравнивая Островского с Пушкиным, Платонов ни на секунду не допускал мысли об уподоблении их художественного дара, но сопоставлял на ином, личностном уровне как выразителей своих эпох.

«Мы далеки от убеждения, что Корчагин есть готовый, идеальный образец нового человека, — эту вредную и пустую лесть первым отверг бы сам Н. Островский, потому что она затормозила бы дальнейшую работу по открытию и созданию образа социалистического человека. Но мы уверены, что Павел Корчагин есть одна из наиболее удавшихся попыток (считая всю современную советскую литературу) обрести наконец того человека, который, будучи воспитан революцией, дал новое, высшее духовное качество поколению своего века и стал примером для подражания всей молодежи на своей родине».

Корчагинская цельность, ясность, если угодно, простота и односложность были Платонову близки и в чем-то недосягаемы. Он так не умел. Умел многое другое, к чему приблизиться не мог не только Островский, но и куда более именитые современники, а вот так не умел. И книгу Островского считал замечательной еще и на фоне того, что делалось в тогдашней литературе. «Как закалялась сталь» была вещью искренней, убежденной, и в фальшивом литературном мире подпевал это дорогого стоило.

Сюжет этот имел продолжение. В феврале 1938 года Платонов заключил с издательством «Советский писатель» договор на издание книги об Островском. Несмотря на трагические события весны, связанные с арестом сына, в июне книга была закончена и сдана в «Советский писатель». Однако ее постигла участь тех произведений, что мы уже привыкли перечислять — «Чевенгур», «Котлован», «Ювенильное море», «Технический роман», «Джан», «Счастливая Москва», с той, правда, существенной разницей, что задержанная Главлитом книга была передана в ЦК ВКП(б) и сгинула в тамошних архивах, похоже, еще более глухих, нежели архивы ФСБ, во всяком случае, никто ее с тех пор не видел…

Не сложилась судьба и у другой книги — той, что должна была состоять из отобранных автором рецензий «Размышления читателя». Но здесь чувствовалось жесткое противодействие старых платоновских недругов. Рукопись была направлена в издательство «Советский писатель» в августе 1938 года, 22 октября был заключен договор, а редактором, как и в случае с «Рекою Потуданью», стала Елена Феликсовна Усиевич. Однако на сей раз большевичка Федератовна оказалась бессильна. Начались издательские мытарства. Связаны они были главным образом с тем обстоятельством, что в 1939 году, на который был намечен выпуск книги, тяжба «Красной нови» и «Литературного критика» переросла в войну Союза писателей против пригревшего Андрея Платонова журнала.

Первый бой, состоявшийся в апреле 1939 года на заседании президиума Союза писателей, выиграл «Литературный критик», ибо Фадееву не удалось убедить литературную и партийную общественность в том, что «было бы лучше, если бы не было специального критического журнала, который все в себе сосредотачивает». Однако победа носила характер временный. 10 сентября 1939 года в «Литературной газете» вышла статья В. Ермилова «О вредных взглядах „Литературного критика“», где резко критиковались работы Г.Лукача, Е. Усиевич, а также — Андрея Платонова. Одновременно с этим Ермилов как опытный аппаратчик направил письмо в ЦК: «Дорогой тов. Жданов! Считаю своей партийной обязанностью обратить Ваше внимание на то, что журнал „Литературный критик“, как мне кажется, все более рискует стать центром политически вредных настроений среди литераторов. Одним из основных сотрудников журнала является Андрей Платонов, автор нескольких враждебных произведений, вроде повести „Впрок“. А. Платонов очень часто печатает свои критические статьи на стр. „Литературного критика“. Сейчас эти статьи вышли отдельной книжкой в издательстве „Советский писатель“ под ред. Е. Усиевич. Здесь совершенно откровенно проповедуются взгляды, которые нельзя назвать иначе, чем враждебные».

Ермиловский донос получил и состоящий при должности Фадеев:

«Саша! Отправляю тебе копию моей записки Жданову… Как всегда при острой постановке вопросов выясняется, что обывателю не нравится, когда его гладят против шерстки, так и сейчас выяснились болельщики за Платонова, тенденция „писательской вольницы“ к декадентской розановской „оригинальности“, обыватели также существуют в аппарате „Литературного критика“.

Даже у таких людей, как В. Катаев, Е. Петров, не говоря уже о Рыкачеве, Мунблите, Усиевич, Ф. Левине, имеется нечто вроде культа Платонова. Благоговеют перед ним, как перед Фомой Опискиным?

Кстати! В издательстве „Советский писатель“, мне рассказала Колтунова, что в архиве издательства хранится официальное предложение печатать книгу А. Платонова, с ссылкой на то, что эти статьи печатались в „Литер, критике“. Сообщаю это тебе, чтобы ты учел сей факт».

Фадеев все факты учел, и книгу «Размышления читателя» было велено пустить под нож. Издательство попыталось ее спасти, изъяв как наиболее неприемлемую статью «Пушкин и Горький». «Уважаемый Андрей Платонович! Крайне срочно нужно дать материал взамен снятой статьи. Я жду его от Вас с подписью редактора Е. Усиевич „в набор“. Пожалуйста, сделайте это в кратчайший срок», — написала автору сотрудница «Совписа» Т. Колтунова. Платонов эту просьбу выполнил, но книга не вышла.

Литературовед А. Ю. Галушкин высказал предположение, что «Платонов не был целью новой критической кампании — его испорченная „впрок“ репутация лишь служила надежной гарантией того, что к „сигналу“ отнесутся всерьез… Ермиловские статья и письмо Жданову метили, конечно, в Г. Лукача и его единомышленников по журналу [„Литературный критик“]. Вряд ли случайно, что выступление В. Ермилова произошло в начале осени 1939 г., после этапного в советской истории события — подписания 23 августа 1939 г. договора о ненападении между СССР и фашистской Германией».

Если это так, то автор «Размышлений читателя» не успел, что самое обидное, совсем чуть-чуть. «Книжка моя (сборник статей) вышла: на днях будет тираж, книжку пришлю тебе, придумал даже надпись (из твоего же рассказа) „Тебе — я“», — писал он Вьюркову 27 августа. Но надпись на сигнальном экземпляре в итоге досталась двоим — только что вышедшему из лагеря сыну: «Дорогому единственному сыну — от отца, автора этой погибшей книги. Ноябрь 1940. А. Платонов» и жене:

«Книга, не вышедшая в свет. — Почему?

Дарю ее тебе, Мария,

Твой муж Андрей Платонов».

Комментарием к этим событиям может служить датированное пятым октября 1939 года донесение агента НКВД, накануне встретившегося с Платоновым: «Беседа 4 октября касалась главным образом вопросов литературного творчества и литературной среды. По мнению ПЛАТОНОВА, общие условия литературного творчества сейчас очень тяжелы, так как писатели находятся во власти бездарностей, которым партия доверяет. К числу таких бездарностей относятся ФАДЕЕВ и ЕРМИЛОВ.