– Я хочу сесть в кресло, – сказал он Антефу. – Помоги мне. Когда он сел прямо, голова постепенно перестала кружиться. Гори слабо улыбнулся другу.

– Мне не под силу бороться с чудесами, которым многие тысячи лет, – сказал он, и в его словах послышалась ирония. – Но царская кровь чего-нибудь да стоит, да, Антеф? У нас еще осталось маковое питье?

– Да, царевич, – серьезным голосом произнес Антеф. – Питья больше чем достаточно.

Бог истины не потерпит лжи:

Страшись, если даешь ложные клятвы,

Ибо кара ожидает

того, кто выдает ложь за правду.

Шеритра проворно выпрыгнула на берег, глубоко вздохнула и ступила на извилистую дорожку, окаймленную пальмовыми деревьями. День выдался душный, обычный для конца лета, когда после полудня жара сводит с ума и не доносится ни единого дуновения ветерка, чтобы развеять зной. Шеритра, однако, не обращала внимания на погоду. Только что, не далее как сегодня утром, отец наконец дал согласие на ее обручение. Все это время она не оставляла его в покое, при всяком удобном случае затевала один и тот же разговор, и ее настойчивость в конце концов одержала победу. Странно, но отец поддался на ее уговоры в ту самую минуту, когда она сообщила ему, куда подевался Гори. По поводу исчезновения сына Хаэмуас, как показалось Шеритре, не выказывал особого волнения. Строго запретив Гори появляться на семейных трапезах, он в течение нескольких дней словно вообще не замечал его отсутствия. Все же на четвертый день он принялся задавать вопросы, а Шеритра молчала, вся во власти волнения и испуга, не забывая, однако, о том, что она обещала Гори выждать не меньше недели, прежде чем раскрывать родителям тайну его местонахождения. Личные слуги Гори не могли пролить свет по поводу его внезапного исчезновения. Как-то раз во время обеда Хаэмуас даже обратился с этим вопросом к Табубе, но она, конечно же, ответила отрицательно.

И так все семь дней на свои расспросы Хаэмуас не получал никакого ответа, пока наконец Шеритра, вся во власти волнения и робости, не призналась ему, что Гори отправился в Коптос на поиски правды.

– Ему просто не терпится во что бы то ни стало очернить ее имя, – прорычал Хаэмуас. – Сначала он попытался подкупить Птах-Сеанка, но у него ничего не вышло, теперь он вынашивает какой-то новый коварный замысел. Я прекрасно понимаю, что неразделенная любовь может оставить непоправимый след даже в самой благородной душе, однако же такая ярая злоба… – Усилием воли он заставил себя усмирить гнев, и через несколько минут, когда он заговорил вновь, его голос звучал уже спокойнее: – Такая злоба совершенно несвойственна Гори, а мне казалось, я хорошо знаю своего сына.

– Возможно, это вовсе не злоба, – рискнула возразить Шеритра. – Возможно, наш Гори – по-прежнему все тот же Гори, просто он отчаянно старается заставить тебя увидеть то, чего сам ты, отец, изо всех сил стараешься не замечать.

– И ты теперь против меня, Солнышко? – с печалью в голосе спросил он, а она с жаром принялась отрицать обвинения:

– Нет, отец! Дело не в этом! И Гори тоже не настроен против тебя! Прошу, выслушай его, когда он вернется. Он любит тебя, ему тяжело причинять тебе страдания, и он ужасно мучается оттого, что ты решил от нас отказаться.

– Вот как, и это тебе известно? – нахмурился Хаэмуас – Мое решение – просто необходимая мера предосторожности на случай моей преждевременной смерти, не более того. Выходи замуж, пока я жив, и ты получишь причитающееся тебе наследство.

«Но Гори теперь никогда не получит того, что принадлежит ему по праву, – подумала Шеритра. – Никогда в жизни. И все же теперь не самый подходящий момент поворачивать разговор в это русло». И она воспользовалась последним замечанием отца, чтобы повернуть беседу в нужную для себя сторону.

– Я хочу выйти замуж задолго до того, как это случится, – быстро ответила она. – Прислушайся к моим мольбам, отец, и благослови нашу с Хармином помолвку. Я – царевна и поэтому должна сама предлагать ему брак, а не наоборот, и если ты не дашь своего согласия, нам придется ждать вечно.

На этот раз Хаэмуас не стал уходить от прямого ответа. Некоторое время он задумчиво смотрел на дочь, потом, к ее великому удивлению и восторгу, коротко кивнул:

– Отлично. Отправляйся к Хармину и сообщи ему, что хочешь за него выйти. Я потерял сына, а о Хармине я уже давно думаю как о человеке, который займет в этом доме его место. Мне нравится этот юноша, и уж во всяком случае к членам своей семьи он относится с подобающим почтением. – Он слабо улыбнулся. – В твоих глазах, Шеритра, я читаю недоверие, но не волнуйся. Я отвечаю за свои слова. Отправляйся к Хармину.

«А чувство, охватившее меня тогда, вовсе не было недоверием, – размышляла Шеритра, приближаясь по дорожке к дому. Она не смогла скрыть ошеломление, ужас, объявший ее, когда она услышала, какими словами отец говорит о Гори. – Теперь никому не под силу поправить то, что уже свершилось. И я сама мучаюсь чувством вины – я наслаждаюсь счастьем, в то время как Гори да и матушка тоже так страдают».

Ей не пришлось долго разыскивать Хармина. Он лежал, растянувшись под деревом в саду, рядом валялась пустая фляга из-под пива, чуть поодаль, в тени пальмы, неподвижно стоял чернокожий молчаливый слуга. Шеритра сделала знак Бакмут ждать ее здесь, а сама быстро пошла к нему по колючей стриженой траве. На губах у нее играла улыбка радостного предвкушения. «Как же он привлекателен, – думала она, приближаясь. – Как восхитительно выглядит, когда лежит вот так, раскинувшись на спине, его черные волосы разметались по подушке, рука покоится на широкой груди, а сильные ноги разбросаны в стороны!»

При виде ее он чуть приподнялся, а она опустилась рядом с ним на колени, наклонилась к нему и прижалась поцелуем к его рту. Его тело было горячим от жары, губы пересохли. Он сел, и их губы разомкнулись.

– О, Хармин, как же я скучаю без тебя! – воскликнула Шеритра. – Да, мы виделись вчера, когда ты приезжал навестить матушку, но у нас было так мало времени, и ты был так занят другими делами! А для меня и те несколько минут, что нам удается провести вместе, – огромное счастье!

– Ну вот, я рядом с тобой, – сказал он, не отвечая улыбкой на ее слова. – Жаль, что ты не отложила свой визит до вечера, Шеритра. Я плохо спал прошлой ночью и пытаюсь теперь восполнить нехватку отдыха.

«Вид у него действительно утомленный», – подумала Шеритра. Разочарование, которое она явно различила в его словах, вызвало в ее душе тревогу. Глаза его словно затуманились, нежные веки чуть припухли. Она едва коснулась пальцами его лица.

– Я не хотела сообщать об этом так прямо, – начала она, – но дело в том, Хармин, что я привезла отличные новости. Отец дал наконец свое согласие на нашу помолвку.

И тогда он улыбнулся, но в его улыбке не светилась безоглядная радость и долгожданное счастье.

– Если бы ты принесла мне эти вести неделю назад, я был бы вне себя от восторга, – мрачно заметил он, нащупывая стоявшую рядом чашу, – теперь же я вовсе не уверен, что жажду обручиться с женщиной, которая не испытывает ко мне ни любви, ни доверия. – Избегая встречаться с ней глазами, Хармин поднес к губам чашу и осушил ее до последней капли. Шеритра, охваченная изумлением и недоумением, лишь молча смотрела на него.