– Сейчас я процитирую знаменитого специалиста по говачинскому закону, Высшего магистра Арича: «Конфедеративный закон всегда делает юристов аристократами. Говачинский Закон скромнее. Говачинский Закон спрашивает: кто лучше всех знает народ? Только такой говачин может судить на судебной арене». Это и есть говачинский Закон, по мнению Высшего магистра Арича. Таков он здесь.

Макки дал Парандо еще один шанс ответить, но ответом было молчание.

– Может быть, вы действительно подходите на роль судьи, – риторически предположил Макки. – Вы ремесленник? Философ? Может быть, вы юморист? Художник? А может быть, вы простой рабочий, обслуживающий автомат?

Парандо молчал, не отрывая взгляд от копья.

– Вы никто из перечисленных? – спросил Макки. – Тогда я сам отвечу на мой вопрос. Вы – профессиональный законник, тот, кто дает правовые советы, и даже консультирует по применению говачинских Законов. И вы, человек, и даже не легум, смеете говорить от лица говачинского Закона?

Без предупреждения Макки бросился вперед и метнул в Парандо копье, пронзившее грудь судьи.

Это за Джедрик!

Издав булькающий звук, Парандо сложился пополам и рухнул под скамью.

Брой, заметив гримасу гнева, исказившую лицо Макки, прикоснулся к синему ящичку, стоящему перед ним.

Не бойся, Брой, еще не время. Ты мне еще нужен.

Теперь не только Брой знал, что в этой плоти живет именно Макки. Он, а не Джедрик. Те участники теневых сил, наблюдавшие эту сцену и способные думать, сделают соответствующие выводы, потому что не знают, насколько тесно переплетены Джедрик и Макки. Теневики понимали, что только Макки мог знать подноготную Парандо. Они быстро осознали свою ошибку. Значит, перед ними на арене именно Макки. Вывод мог быть только один.

Макки воспользовался помощью калебана!

Они боялись калебанов.

Вам нужно бояться только меня, подумал Макки.

До его слуха донесся ропот одобрения с трибун. Они приняли его, как легума, согласившись с его аргументами. Такой судья заслуживал, чтобы его убили.

Арич создал прецедент. Макки с успехом развил его.

Оба нашли оправданный способ убить запятнанного судью, но акт, совершенный Макки, возвел говачинский прецедент в степень Конфедеративной юриспруденции. Компромисс, который привел к заключению Соглашения о разделении ответственности за дело, рассматриваемое на этой арене, станет теперь восприниматься говачинами как шаг к установлению приоритета говачинского Закона над законом Конфедерации сознающих.

Арич обернулся к скамье. Блеск в его глазах говорил о радости за говачинов, которые хоть что-то выиграли здесь для себя.

Макки отошел назад, к Цейланг. Он встал к ней лицом, как требовал протокол, обращаясь к суду:

– Билдун!

Молчание.

– Парандо!

Молчание.

– Брой!

– Суд на стороне защиты.

Его досадийский акцент громом пронесся над ареной. Федерация говачинов, единственный член Конфедерации, где жертвам позволялось судить тех, кто приносил их в жертву, получила чувствительный укол. Но получила она и неоценимое благо – плацдарм, на котором их Закон сможет утвердиться в Конфедерации сознающих, плюс блистательный процесс, закончившийся драмой, что так любили говачины.

Макки подошед к Цейланг на расстояние удара и протянул в сторону правую руку ладонью вверх.

– Нож.

Приставы бросились к нему со всех ног. Послышался металлический щелчок – это был открыт синий ящик. Кто-то вложил в раскрытую ладонь Макки рукоятку, и он обхватил ее пальцами, думая о своих многочисленных предшественниках, которые так же брали в руку священный нож на этой судебной арене.

– Цейланг?

– Я подчиняюсь правилам этого суда.

Макки увидел, как уривы, сидевшие на трибуне, встали. Они были готовы броситься на арену и отомстить за Цейланг, не думая о последствиях. Но они могли лишь играть ту роль, что отвели им говачины. Мало кто неверно понимал смысл присутствия здесь уривов. Независимо от меры оскорбления, говачины не прощали обид.

Между Макки и Цейланг – странно и неожиданно – возник дух товарищества. Два единственных неговачина во вселенной Конфедерации, что прошли все испытания, превратившие их в легумов. Один из них должен сейчас умереть, а второму не суждено надолго пережить эту смерть. Но они понимали друг друга, как понимают друг друга брат и сестра. Каждому пришлось сбросить старую кожу, чтобы превратиться в другую личность.

Медленно, расчетливо Макки протянул кончик лезвия к левой челюсти Цейланг, видя множество прежних отметин. Она вздрогнула, но осталась стоять на месте. Ловким быстрым движением Макки оставил на челюсти еще один порез.

Первыми все поняли уривы на трибуне. Они дружно уселись на свои места.

Цейланг перевела дух и протянула щупальце к ране. Много раз ее освобождали от уз такими ранками – это был знак заключения нового союза без забвения старого.

В какой-то момент Макки показалось, что она не примет этот жест, но восторженный рев трибун развеял все сомнения. Рев стал оглушительным, а затем постепенно стих. Даже говачины присоединились к этой овации. Как же они любили эти нюансы своего правосудия!

Макки заговорил – негромко, чтобы его слышала только Цейланг:

– Тебе надо подать заявление о приеме в БюСаб. Новый директор благосклонно рассмотрит твое заявление.

– Ты?

– Это так же верно, как слово урива.

Она одарила его гримасой, которая у уривов обозначала улыбку, и произнесла традиционную фразу выхода из триады:

– У нас был счастливый и верный брак.

Значит, и она видела истинную суть их уникальной близости.

Макки выказал всю глубину своего эзотерического знания, произнеся верное продолжение:

– Я узнаю тебя по этой отметке.

Она нисколько не удивилась. У нее хорошая голова, конечно, не досадийская, но хорошая.

Счастливый и верный брак. Уверенно подавив свои эмоции (помогла досадийская закалка), Макки пересек арену и подошел к Аричу.

– Клиент Арич, вы невиновны.

Макки показал ему каплю уривской крови на клинке ножа.

– Все формальности соблюдены, и вы полностью оправданы. Я радуюсь со всеми, кто любит справедливость.

В старые времена в этот момент ликующая публика ринулась бы на арену, разорвала в клочья несчастного клиента и с торжеством рассыпалась бы по улицам, неся куски его плоти. Несомненно, Арич предпочел бы именно такой исход. Он был традиционалистом, что и подтвердил:

– Я счастлив уйти сейчас, Макки.

Макки не смог скрыть удивления: