— Да, Эмма, как только бедняга Экман узнает, как хорошо мы поладили с мистером Майеттом, он поторопится домой.

— О, пусть он даже не вернется сюда, — с отчаянием прошептала миссис Экман из своего угла, удаленного от сияющего пола. — Я бы поехала к нему куда угодно. Разве это дом! — взволнованно воскликнула она, махнув рукой и уронив иголку и две перламутровые пуговицы.

— Да, согласен, — заметил Стейн и глубоко вздохнул. — Не понимаю, почему вашему мужу нравится вся эта металлическая дрянь. Я бы предпочел несколько вещей красного дерева и пару кресел, в которых человек может вздремнуть.

— Но у моего мужа очень хороший вкус, — с отчаянием прошептала миссис Экман; она смотрела из-под модной шляпки, словно мышь, заблудившаяся в шкафу.

— Так вот, я убежден, что вам совсем не к чему беспокоиться о муже. Он расстроился из-за дел — вот и все. Нет никаких поводов думать, что он… что с ним что-нибудь случилось, — нетерпеливо вмешался Майетт.

Миссис Экман выскользнула из-за рояля и прошла по комнате, взволнованно ломая руки.

— Я не этого боюсь, — сказала она, встав между ними, а затем повернулась и быстро пошла обратно в свой угол.

Майетт был поражен.

— А чего же вы тогда боитесь?

Она мотнула головой, указав на светлую комнату с металлической мебелью.

— Мой муж такой современный, — сказала она со страхом и гордостью. Потом гордость покинула ее, и, спрятав руки в корзинку для рукоделия, полную пуговиц и клубков шерсти, она продолжала: — Может быть, он не захочет вернуться за мной.

— Итак, что вы об этом думаете? — спросил Стейн, когда они спускались по лестнице.

— Бедная женщина.

— Да, да, бедная женщина, — повторил Стейн с непритворно взволнованным видом и поднес к носу платок.

Ему хотелось есть, но Майетту надо было еще кое-что сделать до завтрака, а Стейн не отставал от него. Он чувствовал, что в каждом такси, в котором они ехали, их близость крепла, и совершенно независимо от их планов относительно Джанет Пардоу, близость с Майеттом могла принести Стейну несколько тысяч фунтов в год. Такси с грохотом спустилось по мощеной булыжником улице и выехало на забитую народом площадь у главного почтамта, а потом вниз по холму снова к Галате и к докам. По грязной лестнице они поднялись в маленькую контору, набитую картотеками и папками для документов, с единственным окном, выходившим на глухую стену и торчащую за ней пароходную трубу. На подоконнике лежал толстый слой пыли. В этой комнате Экман вел дела, в результате чего появилась его большая холодная гостиная. Это было подобно тому, как пожилая еврейка производит на свет своего последнего ребенка, а тот оказывается замечательным художником. Напольные часы, вместе с письменным столом занимавшие большую часть оставшегося места, пробили два раза, но Джойс был уже здесь. Машинистка ускользнула в нечто похожее на шкафчик для хранения багажа в глубине комнаты.

— Есть известия от Экмана?

— Нет, сэр, — ответил Джойс.

Майетт просмотрел несколько писем, а затем оставил Джойса, как верного пса, принюхиваться к письменному столу Экмана и к его грехам.

— А теперь завтракать, — предложил Майетт. Стейн облизал губы. — Проголодались?

— Я рано ел утром, — ответил Стейн без упрека в голосе.

Но Джанет Пардоу и Сейвори не стали их дожидаться. Они уже пили кофе с ликером в выложенном плитками ресторане, когда вновь пришедшие присоединились к ним и начали громко радоваться тому, что Майетт и племянница Стейна встретились в поезде и стали друзьями. Джанет Пардоу помолчала, она безмятежно посмотрела на Стейна и улыбнулась Майетту. Ему показалось, что она хотела сказать: «Как мало он о нас знает», и он улыбнулся ей в ответ, прежде чем вспомнил, что знать-то, собственно, нечего.

— Значит, вы двое составляли друг другу компанию всю дорогу от Кёльна, — сказал Стейн.

— Ну, я думаю, ваша племянница больше виделась со мной, — вмешался в разговор Сейвори.

Но Стейн продолжал, не обращая на него внимания:

— Хорошо узнали друг друга, а?

Джанет Пардоу слегка раскрыла мягко очерченные губы и тихонько сказала:

— О, у мистера Майетта была другая подружка, он знал ее лучше, чем меня.

Майетт отвернулся, чтобы заказать завтрак, а когда снова стал прислушиваться к ее словам, она говорила с прелестным нежным лукавством:

— О, знаете ли, она была его любовницей.

Стейн добродушно рассмеялся.

— Вот шалун! Посмотрите на него, он покраснел.

— Представляете себе, она ведь от него убежала, — продолжала Джанет Пардоу.

— Убежала? Он что, бил ее?

— Ну, если вы его спросите, он постарается окутать это тайной. Когда паровоз сломался, он поехал на машине назад до предыдущей станции и там искал ее. Отсутствовал целую вечность. А уж какую тайну из этого сделал! Он помог кому-то сбежать от таможенников.

— Ну а девушка? — спросил Стейн, игриво посматривая на Майетта.

— Она убежала с доктором, — вставил Сейвори.

— Он ни за что не признается в этом, — сказала Джанет Пардоу, кивнув в сторону Майетта.

— Да, я в самом деле из-за этого чувствую себя немного неловко, — согласился Майетт. — Позвоню консулу в Белград.

— Позвоните своей бабушке! — весело воскликнул Сейвори и беспокойно посмотрел на того и на другого.

У него была такая привычка: если он вполне доверял своим собеседникам, то выдавал какое-нибудь умиротворяющее просторечье — в прошлом это помогало ему за прилавком магазина и в общежитии приказчиков. Он до сих пор порой упивался тем, что получил признание, что живет в лучшем отеле, разговаривает на равных с людьми, с которыми когда-то и не осмеливался общаться, разве что через прилавок поверх рулонов шелка или груды оберточной бумаги. Важные дамы, приглашавшие его на свои литературные вечера, приходили в восторг от его манеры выражаться. Какой смысл было разыгрывать роль писателя, возвысившегося от торгового прилавка, если не сохранять чуть заметных черт своих предков, не напоминать, что когда-то проводил распродажи?

Стейн сердито посмотрел на него.

— Думаю, вы совершенно правильно поступите, — сказал он Майетту.

Сейвори сконфузился. Эти люди принадлежали к тому меньшинству, которое никогда не читало его книг, не знало, что он претендует на внимание к себе. Они просто считали его вульгарным. Он сел поглубже в кресло и спросил Джанет Пардоу:

— А доктор? Разве ваша приятельница не интересовалась доктором?

Но Джанет видела, что остальные относятся к нему неодобрительно, и не захотела вспоминать длинную скучную историю, которую мисс Уоррен ей рассказала. Она резко оборвала его:

— Я не могу вести учет всех, кем интересовалась Мейбл. Ничего не помню об этом докторе.

Стейн был только против вульгарных выражений Сейвори. Ему очень нравилась легкая, в рамках приличий, болтовня о