Утром следующего дня, когда Ленин и Крупская вышли из комнаты, Надежда Константиновна познакомила его с хозяйкой: «Вот Владимир Ильич, с которым вы еще не знакомы…» Ленин поправил: «Не Владимир Ильич, а Константин Петрович Иванов». Крупская рассмеялась: «Ты же сам вышел без парика». Пришлось ему возвращаться в комнату за столь надоевшим ему париком. А на будущее договорились, что Ленин будет напоминать Маргарите Васильевне о том, что он Иванов, а она ему – о парике.

За завтраком условились о распорядке дня, а главное о том, что, до ухода на работу в 8 часов, Фофанова будет доставлять «решительно все газеты, какие только выходили тогда в Петрограде».

«Что – и черносотенные?» – удивилась она. – «Обязательно», – подтвердил Ленин. И если раньше он, как правило, оперировал в своих статьях прессой одно-, двух-, трехдневной давности, то теперь этого разрыва уже не должно было быть. И в написанной ночью статье «Кризис назрел» Владимир Ильич уже использовал газету «Дело народа» того же дня – 29 сентября.

Ленин осмотрел квартиру. Комнаты были чистыми и светлыми. Везде много цветов, кактусов, а на обеденном столе в вазе – лиловые астры. На стенах фотографии и рисунки детей. Хозяйка кончала Стебутовский сельскохозяйственный институт, была агрономом, и на полках стояли книги о полеводстве, лесоводстве, о лошадях, коровах, овцах. У одного из окон квартиры близко проходила водосточная труба. Владимир Ильич обрадовался и пояснил: если появятся незваные «гости» и нельзя будет выйти обычным путем, придется спускаться с четвертого этажа по этой трубе…

Договорились и о том, что никто о местонахождении Ленина, кроме Крупской, Марии Ильиничны и Рахьи, знать не должен. «Решено было, – пишет Крупская, – соблюдать сугубую конспирацию: не говорить адреса… даже членам Центрального Комитета». А поскольку никто из членов ЦК тут действительно не был, в литературе утвердилось мнение, что кроме перечисленных выше лиц, у Фофановой вообще никто не появлялся. Но это не так.

Первые пять дней в квартире оставалась домработница Юзя. И приходя на кухню, Владимир Ильич подробно расспрашивал ее о настроениях, о чем говорят в очередях, о ценах на хлеб, муку, мясо, молоко. Дважды приходила сестра Маргариты Васильевны, Вера. И Ленин тоже допытывался у нее о том, что думают рабочие на противогазном заводе, где она работала. Несколько раз заходил председатель домкома. Пришел однажды и остался ночевать бывший муж Фофановой. Правда, ни тот, ни другой Владимира Ильича не видели. Как рассказывала Маргарита Васильевна, он закрылся на ключ у себя в комнате и работал тихо, «как сурок»[991].

«Условлено было, – пишет Крупская, – что он дверей не будет никому открывать и не будет отзываться на звонки». Но однажды вечером она застала у дверей юношу: «“Знаете, в квартиру Маргариты забрался кто-то… Прихожу, звоню, мне какой-то мужской голос ответил; потом звонил я, звонил – никто не отвечает”. Парню я что-то наврала… И только тогда успокоилась, когда он сел в трамвай и уехал… Когда Ильич открыл дверь, принялась его ругать: “Парень мог ведь народ позвать”. – “Я подумал, что спешное”». Фофанова, придя с работы, тоже стала успокаивать – это, мол, племянник, хотя приходивший – Женя Фролов был не племянником, а сыном ее друга[992].

Со «спешным» обычно приходил Рахья. Он уносил записки Владимира Ильича Крупской и Жене Егоровой для Выборгского райкома и ПК, приносил ответы, а также газеты, которые не смогла купить Фофанова. И его Ленин расспрашивал о разговорах в трамваях и на улицах, о настроениях на том или ином заводе, о том, что предлагают рабочие. Ответы Рахьи были порой своеобразны: на вопрос надо ли брать власть, он как-то сказал – надо «потому, что настроение такое. В июле нас били, я в синяках ходил, а сейчас, извиняюсь, не смеешь бить… И другие рабочие так думают». Эйно отметил, что ответом его Ильич «очень был доволен»[993].

Рахья приносил известия и о том, что происходит в Петербургском комитете, которые получал от брата Ивана, являвшегося членом ПК. Из воспоминаний Лациса 1918 года известно, что отношения между ЦК и ПК все более обострялись. Как указывалось выше, письма Ленина о восстании были питерцам известны. Но было известно и то, что ЦК, «не разделяя его взглядов, молчал и бездействовал… Это было, – пишет Мартын Иванович, – уже непростительно»[994]. И 1 октября, выполняя свое обещание апеллировать к массам, Владимир Ильич обращается с письмом «в ЦК, МК, ПК и членам Советов Питера и Москвы» (в первом издании Сочинений В. И. Ленина 1921 года оно публиковалось как письмо, адресованное только ПК и МК).

Задачи партии, пишет Ленин, определяются не чьими-то желаниями, а всем ходом событий. Репрессии против крестьянского движения. Обострение ситуации на фронте. Рост симпатий к большевикам в войсках. Конфликт правительства с флотом и армией в Финляндии, с железнодорожниками и почтовиками России. Очередной перенос съезда Советов ЦИКом с 20-го на двадцатые числа октября. Все это говорит о том, что «промедление становится положительно преступлением… Большевики не вправе ждать съезда Советов, они должны взять власть тотчас». Этим можно предотвратить сговор держав, которые «против нас объединятся». Этим можно спасти «и русскую революцию (иначе волна настоящей анархии может стать сильнее, чем мы), и жизнь сотням тысяч людей на войне».

Особенность ситуации состоит в том, что «очень может быть, что именно теперь можно взять власть без восстания: например, если бы Московский Совет сразу тотчас взял власть и объявил себя (вместе с Питерским Советом) правительством». Взяв власть, Москва сразу получит «гигантскую базу и силу, агитируя перед всей Россией, ставя вопрос так: мир мы предложим завтра, если бонапартист Керенский сдастся (а если не сдастся, то мы его свергнем). Землю крестьянам тотчас… Если Москва “начнет” бескровно, ее поддержат наверняка… Питерский Совет может выжидать, агитируя за московское советское правительство». Однако, «если нельзя взять власти без восстания, – заключает Ленин, – надо идти на восстание тотчас… Победа обеспечена, и на девять десятых шансы, что бескровно»[995].

Ленин пишет «Тезисы для доклада на конференции 8 октября Петербургской организации, а равно для резолюции и для наказа выбранным на партийный съезд». «Объективное положение таково, – констатирует он, – что в стране, несомненно, нарастает революция…» Между тем, «к сожалению, в верхах партии заметны шатания, как бы “боязнь” борьбы за власть, склонность подменить эту борьбу резолюциями, протестами и съездами».