— Нет, только некоторых. Очевидно, имен не знала. Но руки возлагала на всех поголовно.

— В сущности, — заключил Харли, — в ее образе действий не было ничего преступного.

— Ты так считаешь? Но если я правильно помню, тогда тебе это понравилось не больше, чем мне.

— Тогда — конечно, тогда — конечно, — Харли не спорил. — Но теперь, оглядываясь назад, говоря абстрактно, — был элемент отваги в этой девице. Интересно, куда она подевалась...

— А я не могу восхищаться религией, которая вгоняет в краску и расстраивает людей. Кто спорит с тем, что она говорила, вот только время и место были не очень удачно выбраны.

— Совершенно согласен. — Харли улыбнулся, потом прибавил: — Боже, какой это был кошмар.

— Ну правда же? Конечно, есть эта притча в Библии, насчет того, что кого-то там посылали на распутья, чтобы созвать гостей. Там у хозяина не заладилось что-то, никто к нему не хотел идти[13]. Интересно, а если бы нам так?

— Выйти на улицу и приставать к каждому встречному: приходите на ужин. Арестовать могут.

— Может, будет еще группа студентов, — вслух размышляла Крис. — Такие, не дотягивающие до среднего класса. Поинтересней и понеожиданней, чем высший класс.

— Ты, наверно, права, — сказал Харли, он в прошлом знавал студентов. — Может, они не отличаются тонкостью застольных манер, зато скорей вызывают симпатию и с ними куда веселей.

— Да, и вот у меня, — раздумывала Крис, покуда утекал лениво воскресный день и дождь хлестал по стеклам, — низшие классы всегда вызывают больше симпатии: когда я перебираю прошлое, то кухарок, зеленщиков и портних вспоминаю с большим теплом, чем моих светских знакомых. Билл был богат, конечно, и муж прекрасный. Я тосковала по Биллу, когда он умер. Но то же любовь была, это разница. Я говорю про симпатию.

— Ну да, — сказал Харли. — Вот, например, этот ужин: я с теплом отношусь ко всем, кто приглашен. То есть, почти ко всем. Я едва знаком с Хелен Сьюзи, а с Маргарет Дамьен вообще почти незнаком, и все равно эта Маргарет из головы у меня не идет со своими угрожающими зубами и своей этой философией для бедных родственников — Les Autres.

— А ты бы ее нарисовал, — предложила Крис.

— Я за последние годы ни одного портрета не написал. Разучился, наверно, — сказал Харли, но без особой уверенности, так что Крис показалось, что он, может быть, и не прочь переспать с Маргарет. Крис и не подумала обижаться. У самой у нее была интрижка с одним французским дирижером, она с ним почти каждый раз встречалась, наезжая в Париж; у нее там квартира, он оставался. Но настоящая жизнь у нее здесь, с Харли, а у него — с ней.

— Хильда уверена, — сказала она, — что Уильям не случайно заметил Маргарет, она сама все это подстроила.

— У Хильды преувеличенное представление об обаянии сына, я должен сказать, — проворчал Харли.

— Ну почему, на брачном рынке он должен котироваться. Она все, почти все оставляет Уильяму. Он старший сын. Все ему пойдет, получит после Хильдиной смерти. Она сочла, что так будет лучше. Сама мне говорила. Так что, не скажи. Наживка для девушки.

— Долгонько ж придется им ждать. Хильда цветет. Она будет жить вечно.

— Дай-то бог. Но она на самом деле волнуется из-за этой своей невестки. Как-то подозрительно, что они встретились во фруктовом отделе «Маркса и Спенсера» совершенно случайно. Может, и правда, она его околпачила. Может, заранее нацелилась на него.

— Послушай, — сказал Харли, — ну заговорила она с ним. Он не обязан был отвечать, не обязан знакомиться. Между прочим, ты хоть себе представляешь, что весьма редкие из нынешних юных пар сперва дожидались, когда их друг другу представят?

— Да знаю я все это, знаю. Но Хильда же моя старая подруга, Харли. Она говорит, как-то все было странновато в Файфе во время свадьбы. Хоть вроде бы и не придерешься.

— Ну, это Шотландия. Там все семьи странные, очень странные.

— Хильда говорит, — Крис вела свое, — что они в общем-то уж не такие и странные. Даже как-то чересчур все у них тютелька в тютельку.

— Она считает, что они охотятся за ее деньгами, за ее сына деньгами. Позволь тебе заметить, — объявил Харли, — вы, богатые дамы, вечно все меряете на деньги. Вас послушать, так можно подумать, вам не хватает средств. Вечно вы рассуждаете, кто на ком женился и каков капитал.

Крис спорить не стала, хоть обвинение было не очень-то справедливое. Она могла обсуждать очень много разных других интересных вещей, что обычно и делала. И только сказала:

— Но это же так увлекательно, Харли, нет, ты только подумай, хоть отдаленно себе представь, — а вдруг против молодого человека и его матери плетутся козни. Сам ведь говоришь, эта Маргарет странная.

— Странная, да. Очень странная даже.

Было время выпивки. Сопряжение понятий в беседе стало несколько сложным. Он сетовал, что весь день даже близко не подходил к мастерской.

— Воскресенье же, — утешала она, будто это хоть что-нибудь объясняло.

Он туманно оглядел каминную полку.

— Обожаю Армию спасения, — заметил он без видимой связи с предшествующим.

— Крем «Нивея», — сообщила Крис, потягивая водку с тоником, — это у меня как мадлены у Пруста[14]. Только потому им и мажусь. Исключительно дорог как память.

— А знаешь, — вспомнил Харли, — у этих шампанских виноделов, в семье Ферранди, одного из кузенов жена угробила, жахнув по голове бутылкой шампанского своей же собственной марки. Эти французы дико тяжелые бутылки делают. Для шампанского, в частности.

— Хелен Сьюзи и Брайан точно будут, — сказала Крис. — Интересно, сколько продлится их брак?

Люк в это воскресенье наведался к Крис по поводу своей работы официантом на предстоящем ужине. К ее удивлению, он явился с цветком, единственным долгоствольным большущим желтым георгином.

— Как это мило с вашей стороны, Люк, — сказала она, — просто восхитительно.

Она с ним беседовала в уютной гостиной — на самом деле такой буфетной при кухне.

— Вы ведь, кажется, аспирант искусств? — сказала она.

— Нет, истории, мэм. Прохожу аспирантуру в Лондонском университете.

— Я так восхищаюсь вами, американцами, что, пока учитесь, не брезгуете грубой работой.

— Привычка, мэм, — стараемся, пробиваемся собственными силами. Не надеясь только на гранты. И часто я даже удовольствие получаю. И потом, в конце концов, это ж окупится — богатейший опыт, видишь столько разных семей, столько разных домов.