— Мисс Мерчи? — сказала она. — Я сестра Строг, заместитель игуменьи. Наша высокочтимая матерь в постели, плохи ее дела. Нам всем приходится за нею ходить. — Она перевела дух, прижала руку к сердцу. — Должна вам признаться, — сказала она, — я слишком много курю.

— Разве в монастыре это разрешается? — удивилась Маргарет.

— О господи, а как же. Мы весьма современный орден, знаете ли. Мало кто понимает, как еще держится АЦ[15]. Там они воображают, что поныне господствуют их одряхлевшие догмы; что репрессивная колониально-миссионерская система высших классов может донести нашу весть о Доброй Надежде до третьего мира. Маркса читали? Нет. Могут они понять весть его, посылаемую тяжко трудящимся массам? — Нет. Мы, Орден Доброй Надежды...

— Позвольте! Может, стакан воды? — Маргарет вскочила со стула, ибо тут страдающая эмфиземой монахиня принуждена была прервать свою речь самым плачевным пыхтением и свистом. Сестра Строг отмахнулась от предложения Маргарет и ухватилась за край стола, стараясь прийти в себя.

Наконец пришла.

— Благодарю, — сказала она Маргарет. — Жест помощи сам по себе говорит о доброте души. Я получила письмо от его преподобия мистера Ума, и он, конечно, в нем разъясняет ваш случай. Вчера, после вечерних молитв, я прочитала это письмо нашим сестрам. Нас здесь всего девять, включая болящую игуменью. Мы все решили молиться, чтобы вы нам подошли как послушница. Мало кто имеет истинное призвание в нашу эпоху золотой молодежи и мрачной власти капитала. Вы, я надеюсь, имеете. Вы призваны. Я прямо могу сказать — вы призваны.

— Я чувствую себя призванной, — согласилась Маргарет. — Это такое исключительное чувство.

Как ни грустно об этом свидетельствовать, но из девяти монахинь подле Святого Панкрата лишь три представляли существенный интерес, и как раз эти три были абсолютно беспринципны. Остальные шесть были благочестивы, сознательны, а две из них — так даже очень милы и положительны, но все эти шесть были мрачны, как смертный грех.

Маргарет в роли послушницы в монастыре Доброй Надежды делала большие успехи. Орден видел свою миссию больше в общественном служении, но поскольку круг их был узок и скудны средства, приходилось ограничиваться посещением больниц. Утренняя литургия состояла из чтения псалмов и молитв. Дальше все утро уходило на уборку, покупки, стряпню. После обеда, очень скромного, с горячей водой на запивку, они посещали пожилых пациентов, которых, за неимением родных и знакомых, больше было некому посещать.

Маргарет приносила пользу тем, что экономила на покупках. На своем мопеде она гоняла в Финзбури и в Клеркенвиль, где лавки куда дешевле и не намного хуже продукты.

Дорогой папочка!

Жизнь здесь хорошая, и, кажется, у меня есть призвание. Все дело в том, что надо думать о les autres. Да, ну конечно, тебе можно будет приехать и меня повидать. Но пока еще рано.

Сестра Строг замещает мать игуменью. Она левачка, как ты бы сказал, но это результат того, что она думает о les autres. Поглядел бы ты на старцев и старушенций в больничных палатах, сразу бы сам полевел.

Сестра Пэннис здесь имеет большой вес. Она — Глава послушниц. У нее буйный художественный темперамент, иногда она бьет стаканы, расставленные по столу в трапезной. Нам дают за обедом теплую воду, с каплей шерри по воскресеньям, когда после службы заходит викарий. Да, возвращаясь к сестре Пэннис. Она известна как монахиня-матерщинница, большая поклонница трехбуквенного словца и подобных коротеньких слов. Сестра Строг смеется, ее слушая, и мне это понятно. Сестра Рук классный водопроводчик, ты себе не представляешь, какой на нее спрос. Сам епископ за ней послал, когда во всем Лондоне не нашлось водопроводчика, такого, во всяком случае, чтоб разбирался в этих древних трубах. У других монахинь, боюсь, не все в порядке с IQ, мне, по крайней мере, так кажется. Но ничего, разносят себе по больным корзинки с гостинцами, как Красная Шапочка, разве что на голове у них серое, как у нас у всех. Сестра Рук до трехбуквенных слов не опускается и, как всякий уважающий себя водопроводчик, предпочитает им двух- и трехэтажные конструкции.

Сестра Строг в бешенстве из-за того, что епископ прислал словарь сестре Пэннис. Ему якобы дали понять, что ей не хватает слов, она затрудняется в выборе выражений. Что-то такое он написал. И он, мол, рекомендует ей ознакомиться со словарем и заглядывать в него, когда от нее ускользает точный эпитет. У нас по поводу этого письма было совещание. Сестра Строг написала в ответ епископу, что он нам нанес оскорбление. Написала, что слова из трех букв — живая кровь городских жил, средство общения народа, стимулянт полового чувства, возбудитель и неотъемлемая прерогатива пролетариата. А сестра Пэннис приписала в постскриптуме: вам бы яйца оторвать, епископ, вы говноед и мудак. Я сама отправляла письмо. И ничего этот епископ нам не сделает. Сестра Строг говорит, англиканской церкви никакими средствами не остановить победной поступи марксизма.

Старая мать игуменья прикована к постели. Такой трагический случай.

Целую маму и всех.

Маргарет.

Письмо показали Магнусу после обеда в ближайшее воскресенье. Он был весь в твиде и в войлочной шляпе, которую и в комнате не снимал, когда холодно.

— Насколько я понимаю, — сказал Магнус, — то, что она пишет, правда. Но кое-что, возможно, и плод богатого шотландского воображения. Все Мерчи издревле были большие ругатели, матерщинники и сквернословы; так они себя зарекомендовали по обе стороны Границы[16]. Могу процитировать источники.

— Я и не думал, что отчет ее не соответствует действительности, — сказал Дэн. — Мы с Гретой, именно, поняли, что она снюхалась с чокнутой публикой.

— Несомненно. Но поскольку она еще не оправилась от удара, из-за ее расстроенности все разрастается в ее глазах вдвое и втрое.

— Конечно, все это монашество у нее ненадолго, — сказал Дэн. — Скоро она сбежит. Но все же, как иллюстрация к тому, что порождают эти церкви, письмо не кажется особым преувеличением. Один мой знакомый живет в Суффолке, так у них епископ носит серьгу в одном ухе и дружок его прислуживает в алтаре, а на нем золотое, прямо-таки ослепительное облачение, да еще в полоску из черного атласа. И эти епископы ничего с ним не могут поделать, да и сами, небось, не лучше.

— Ох, не нравится мне, что старая мать игуменья лежит больная на чердаке, — сказал Магнус.

— На чердаке? — Дэн поднял письмо к глазам и в него вгляделся. — Тут ничего не сказано про чердак.

— Похоже, что на чердаке, — сказал Магнус. — Надеюсь, со старушкой ничего не случится.

— О Господи! — сказал Дэн. — О Господи!

— Горячая вода по будням и капля шерри по воскресеньям, — вспомнил Магнус, когда Грета внесла на подносе виски, воду и два стакана.