Она увлекла Родольфа в угол галереи, взяла обеими руками его голову, поцеловала в лоб и скрылась, оставив молодого человека в оцепенении.

На другой день Родольф узнал, что рано утром жильцы дома Бергманов уехали. С этой минуты пребывание в Жерсо показалось ему невыносимым, и он отправился в Веве самой длинной дорогой, но все же путешествуя быстрее, чем следовало бы. Плененный красотами озера, на берегах которого его ожидала прекрасная итальянка, он приехал в Женеву лишь к концу октября. Желая избежать неудобств, связанных с жизнью в городе, Родольф нанял комнату в доме, расположенном на 0-вив, за городской чертой. Поселившись там, он первым делом спросил хозяина, бывшего ювелира, не приезжали ли недавно в Женеву итальянские эмигранты, миланцы.

— Нет, насколько мне известно, — ответил хозяин. — Князь и княгиня Колонна, из Рима, сняли недавно на три года виллу Жанрено, одну из красивейших на озере.

Она находится между виллой Диодати и виллой Лафендедье, которая сдана виконтессе де Босеан. Князь Колонна приехал сюда, чтобы встретиться с дочерью и зятем, князем Гандольфини, неаполитанцем или, скорее, сицилийцем, бывшим сторонником короля Мюрата и жертвой последней революции. Гандольфини только что приехали в Женеву, но ведь они не миланцы. Пришлось много хлопотать и прибегнуть к покровительству папы, благоволящего к роду Колонна, пока иностранные державы и неаполитанский король не согласились, чтобы князь и княгиня Гандольфини поселились здесь. Женева ничего не хочет делать против воли Священного Союза, которому она обязана своей независимостью. Раздражать иностранные дворы не в наших интересах. Здесь много иностранцев: русских, англичан.

— Но есть же и женевцы?

— Да, сударь. Наше озеро так красиво! Лорд Байрон жил здесь около семи лет на вилле Диодати; ее теперь все посещают, как посещают Коппе и Ферней.

— Не можете ли вы узнать, приехал ли сюда с неделю назад миланский книготорговец с женой, по имени Лампорани, один из вождей последней революции?

— Постараюсь узнать это в Иностранном клубе, — ответил бывший ювелир.

Первая прогулка Родольфа имела, конечно, своей целью виллу Диодати, где жил когда-то лорд Байрон. Недавняя смерть великого поэта придавала этой вилле еще больше обаяния: ведь человека признают гением лишь после смерти. Дорога из 0-вив, идущая вдоль берега Женевского озера, довольно узка, как и все дороги в Швейцарии; кое-где местность так гориста, что две кареты с трудом могут разъехаться. Недалеко от виллы Жанрено, мимо которой, сам того не зная, Родольф проходил, он услыхал за спиной стук колес и вскарабкался на утес, чтобы дать экипажу проехать. Разумеется, Родольф взглянул на приближающуюся карету: это была изящная коляска, запряженная парой великолепных английских лошадей. У молодого человека закружилась голова, когда он увидел в коляске превосходно одетую Франческу, рядом со старой дамой, чье лицо было неподвижно, как у камеи. Сверкающий галунами грум стоял на запятках.

Франческа узнала Родольфа и улыбнулась, видя, что он замер, точно статуя на пьедестале. Карета, за которой влюбленный следил взглядом, преодолела подъем и въехала в ворота виллы. Родольф подбежал туда.

— Скажите, кто здесь живет? — спросил он садовника.

— Князь и княгиня Колонна, а также князь и княгиня Гандольфини.

— Княгини только что вернулись?.

— Да, сударь.

В один миг завеса спала с глаз Родольфа: ему стало ясно все, что произошло.

«Лишь бы это была последняя мистификация!» — подумал он, совершенно потрясенный.

Родольф затрепетал при мысли, что сделался, быть может, игрушкой каприза; ведь он слыхал, что такое capriccio[15]итальянки. К тому же он совершил преступление в глазах женщины: принять княгиню, урожденную Колонна, за простую мещанку! Принять особу, принадлежащую к одному из знатнейших семейств средневековья, за жену книготорговца! Сознание наделанных промахов усилило у Родольфа желание узнать, не будет ли он теперь отвергнут. Влюбленный велел передать князю Гандольфини свою карточку и был тотчас же принят мнимым Лампорани, который вышел к нему навстречу, обошелся с ним чрезвычайно любезно, по-неаполитански приветливо и повел его на террасу, откуда открывался вид на Женеву, Юру с ее холмами, усеянными виллами, и на уходящие вдаль берега озера.

— Как видите, моя жена верна озерам, — сказал князь, показав гостю пейзаж во всех подробностях. — Сегодня вечером у нас будет нечто вроде концерта, — прибавил он, возвращаясь с Родольфом к великолепной вилле Жанрено, — и я надеюсь, что вы доставите мне и княгине удовольствие, посетив нас. Два месяца невзгод, проведенных вместе, равны нескольким годам дружбы.

Хотя Родольфа и обуревало жгучее желание увидеть княгиню сейчас же, он не решился просить позволения и медленно дернулся в 0-вив, поглощенный мыслями о предстоящем вечере. За несколько часов его любовь, как велика она ни была, выросла еще более из-за душевной тревоги, с которой он ожидал новых событий. Теперь Родольф понимал, как необходимо ему приобрести славу, известность, чтобы занять в обществе место, достойное его кумира. Простота и непринужденность прежнего обращения Франчески теперь еще больше возвышали ее в глазах влюбленного. Надменный от природы вид княгини Колонна приводил Родольфа в трепет: отец и мать Франчески могли отнестись к нему враждебно, по крайней мере он имел основания так думать. Но то, что его просили соблюдать тайну, казалось несомненным подтверждением любви. Не желая подвергать их будущее опасности, итальянка тем самым давала понять, что любит его.

Но вот пробило девять часов, Родольф мог сесть в экипаж и велеть, сдерживая хорошо понятное для нас волнение:

— На виллу Жанрено!

Он вошел в гостиную, полную знатных иностранцев, но вынужден был остановиться у дверей, так как в этот момент пели дуэт Россини. Зато он смог увидеть Франческу, будучи сам незамеченным. Княгиня стояла в двух шагах от рояля. Золотой обруч охватывал ее чудные волосы, густые и длинные. Лицо, озаренное свечами, сияло белизной, свойственной итальянкам и особенно выделяющейся при искусственном свете. Она была в бальном платье, позволявшем любоваться обворожительными плечами, девически юной талией и руками античной статуи. Эта дивная красота не имела себе равных, хотя здесь были прелестные англичанки и русские, красивейшие женщины Женевы, а также другие итальянки; среди них блистали княгиня Варезе и знаменитая певица Тинти, которая как раз в эту минуту пела.

Родольф, прислонившись к двери, смотрел на княгиню Гандольфини, устремив на нее пристальный, упорный, магнетизирующий взгляд; в него была вложена вся сила человеческой воли, какая только может быть сосредоточена в желании, принимающем иногда характер властного приказа. Заметила ли Франческа этот пламенный взор? Ждала ли она сама с минуты на минуту появления Родольфа? Но через некоторое время ее глаза обратились к дверям, как будто их достиг этот ток любви, и, не колеблясь, встретились с глазами Родольфа. Легкая дрожь пробежала по ее чудному лицу и прекрасному телу: душа молодой женщины испытала ответное потрясение. Франческа покраснела. Родольф ожил от этого обмена взглядами, столь быстрого, что его можно сравнить лишь с молнией. Но с чем можно было сравнить счастье Родольфа? Он был любим! Величественная княгиня и здесь, в прекрасной вилле Жанрено, окруженная блестящим обществом, осталась верною слову, данному бедной изгнанницей, капризницей из дома Бергманов! Упоение такой минуты делает человека рабом на всю остальную жизнь. Едва заметная улыбка, прелестная и лукавая, искренняя и торжествующая, пробежала по губам княгини Гандольфини; улучив момент, когда на нее не смотрели, она взглянула на Родольфа с таким видом, словно просила прощения за то, что скрыла свое настоящее звание.