свой концерт (не допел куплет), приглушил ладонью струны, взглянул на покачнувшиеся шторы. Заметил: солдаты насторожились. Увидел, как Новиков схватил гранату, а Звонарёв накрыл пальцем спусковой крючок. Десятиклассники вздрогнули, вжали головы в плечи.

Ожил динамик под потолком. Капитан Райчук через школьный радиоузел подтвердил наши догадки: сообщил, что вертолёт из Петрозаводска опустился на спортивную площадку около школы. Он перечислил те операции, что ещё предстояло проделать «специалистам» с заграничными паспортами. Заверил, что «на всё про всё» уйдёт не больше часа. «Процесс уже идёт», — заверил он. Поблагодарил учеников десятого «А» класса, Новикова и Звонарёва за терпение.

Попросил, чтобы солдаты позволили «детям пообедать». Капитан сказал: работники школьной столовой «по сигналу» из нашего класса «накормят всех». Он перечислил приготовленные поварами блюда (мой живот встретил его слова стоном). Добавил, что «всё вкусное и тёплое». Предложил солдатам выпустить заложников по одному в туалет, под его ответственность — пообещал, что все десятиклассники вернутся обратно. Напомнил военнослужащим, что по дороге в Хельсинки «это сделать будет сложнее».

— Пацаны, — произнёс я. — Про туалет капитан правильно сказал. До Хельсинки ехать далеко. И лучше бы нам добраться туда без остановок. Мало ли что этим финнам в голову взбредёт. Видел я их. Мутные товарищи.

Солдаты велели мне замолчать. Пошептались, бурно жестикулируя (махали гранатой и автоматом) — меня на совещание они не пригласили. Но озвучили мне своё решение. От кормёжки Новиков и Звонарёв отказались. Но признали «дельной» идею выпустить школьников по одному в школьный туалет. Заявили, что я пойду «туда» первым. Проинструктировали меня, что именно передать «кгбэшникам»: озвучили, что они сделают, если недосчитаются «хоть одного» заложника.

Я прислонил гитару к учительскому столу, взглянул на вновь притихших одноклассников. Кивал в ответ на слова Новикова, водил взглядом по лицам школьников. Отметил, что ученики десятого «А» уже не выглядели испуганными или сердитыми. На большинстве лиц заметил следы усталости и меланхолии. Даже Свечин не прятал взгляд и не отворачивал лицо — вздыхал, следил взглядом за мной и за солдатами с безразличием, будто просматривал поднадоевший фильм по телевидению.

* * *

На лестнице меня снова атаковали милиционеры. Теперь здесь дежурили не двое, а четверо. Стражи порядка не слушали мои уверения о том, что я прекрасно иду самостоятельно. Будто котёнка они подхватили меня под лапки и резво поволокли вниз по ступеням. Я не чувствовал ни моральных, ни физических сил для сопротивления. Послушно переставлял ноги. На первом этаже мы свернули к кабинету директора школы. Улыбнулся, когда заметил бледное лицо Снежки. С интересом взглянул на появившихся в школьном вестибюле новых людей, не похожих ни на милиционеров, ни на пограничников: облачённых в каски и бронежилеты, державших в руках диковинные по нынешним временам укороченные автоматы. «Вот и „Антитеррор“ прибыл, — мелькнула у меня в голове мысль. — Наверное, сопровождали наши паспорта». Усмехнулся в ответ на собственную шутку. Дотянулся пальцем до лица, поправил очки.

В директорском кабинете снова уловил запах чая. Мой живот поприветствовал его стоном. Конвоиры поставили меня за порог и тут же ретировались за дверь. А я отметил, что в кабинете меня снова встретили четыре человека: место полковника Кравцова занял загорелый худощавый мужчина, наряженный подобно прибывшим из Москвы бойцам (каску он держал в руках). Мне почудилось, что собравшиеся в кабинете люди искренне обрадовались моему появлению. Капитан Райчук стребовал подробный отчёт о происходивших в кабинете литературы событиях. Снежин хмурил брови и покачивал головой. «Москвич» тоже подбрасывал мне вопросы: поинтересовался точным расположением в кабинете заложников и террористов, спрашивал о привычках и повадках Новикова и Звонарёва, выяснил местонахождение полковника Кравцова. Смотрел он мне между глаз (на мост оправы очков), кивал.

«Буря! Скоро грянет буря!», — вспомнил я строки из «Песни о Буревестнике» Максима Горького. Отметил, что в кабинете директора школы даже аромат чая намекал на грядущую «бурю». «О паспортах не сказали ни слова, — отметил я. — В Хельсинки не побываю». Подробно описал поведение засевших в кабинете литературы солдат. Упомянул, что Новиков редко брал в руки автомат, но почти не отходил от гранат. Сказал: Звонарёв едва ли не при каждом шорохе кладёт палец на спусковой крючок. Пояснил, что полковник Кравцов находился позади школьников: у самой стены. Высказал предположение: штурмовать класс следовало в те минуты, когда в помещении останется только один террорист — второй отлучится в туалет. Капитан КГБ и загорелый «москвич» на мои слова никак не отреагировали, промолчали — «безымянный» мужчина и Полковник вздрогнули и будто по команде скрестили на моём лице взгляды.

* * *

Чаем меня в кабинете директора не напоили — только водой. Но мой живот прекратил стоны, словно я вдруг забыл о голоде. Капитан Райчук и «москвич» провели меня до лестницы на второй этаж. Они выдавали по пути похожие на команды напутствия. Я кивал в ответ. Мысленно зачитывал строки Горького: «…Море ловит стрелы молний и в своей пучине гасит…» Мне чудилось, что в школе стало тише. В вестибюле не увидел ни отряда вооружённых пограничников, ни вновь прибывших бойцов из группы «Антитеррор» (словно те уже заняли позиции). Почувствовал, что вспотели ладони, и сердце в груди ускорило ритм сокращений. По дороге к лестнице Снежка мне сунула в руку кусок булки — я проглотил его без аппетита. В сопровождении милиционеров взобрался по лестнице. Но к заложникам сразу не пошёл — на втором этаже свернул в уборную.

* * *

В кабинет литературы я вошёл в плохом настроении. Заглянул в глаза Лёни Свечина и в дуло автомата. Доведёнными за сегодняшний день до автоматизма движениями запер дверь. Вернулся к гитаре, пересказал солдатам ответы и обещания капитана Райчука. Царапнул подушечки пальцев о гитару. И узнал, что Звонарёв наведается в школьный туалет до того, как там побывают ученики десятого «А» класса. О чём мне солдаты и сообщили, едва только я завершил отчёт о своём путешествии в директорский кабинет и в уборную. Черноволосый военнослужащий сунул за голенище штык-нож, затолкал в карман шестисотграммовую гранату (будто полагал, что та заменит ему туалетную бумагу, которую я в кабинке не обнаружил). Он поправил на плече оружейный ремень и пробежался взглядом по головам заложников (начал и завершил осмотр с лица полковника Кравцова).

— Котёнок, — произнёс Звонарёв, — ты сказал им, что будет, если через десять минут я не вернусь в этот кабинет?

Я кивнул. Снова заверил солдат, что дословно передал капитану КГБ их угрозы, предупреждения и требования. Вспомнил вдруг о маме —