У другой девочки, Бет-Энн, сделался такой вид, будто она вот-вот разревётся. Да и Фиби так выразительно сигналила мне бровями, что было ясно: она тоже не в восторге. Похоже, весь класс надеялся только на то, что на самом деле мистер Биркуэй поленится читать все эти дневники.

А мистер Биркуэй тем временем обошёл весь класс, собирая дневники. У Алекса Чиви дневник был сплошь облеплен баскетбольными стикерами. У Кристи и Меган обложки пестрели фотографиями моделей-мужчин. Бен нарисовал рисунок: мальчик с нормальной головой и тонкими карандашами вместо ручек и ножек, а с их концов изливались потоки слов.

Добравшись до парты Фиби, мистер Биркуэй взял её простой дневник и заглянул внутрь. Фиби нервно заёрзала на стуле:

– Я почти ничего не записывала. Я вообще не помню, о чём писала.

К тому моменту, как мистер Биркуэй добрался до меня, сердце так гулко билось у меня в груди, что грозило вот-вот выскочить.

– Обездоленное дитя, – сказал он. – У тебя даже не было возможности вести дневник.

– Я новенькая…

– Новенькая! Как прекрасно! – воскликнул он. – В этом мире нет и не может быть ничего лучше нового человека!

– И я не знала про дневники…

– Не тревожься об этом! – и мистер Биркуэй пообещал: – Я что-нибудь придумаю.

Я могла лишь теряться в догадках, что это значит. Первое, что пришло на ум: он завалит меня какими-нибудь дополнительными заданиями на дом. А в классе весь остаток дня ребята сбивались в кучки и перешёптывались: «Ты про меня не писал?» И тогда я искренне порадовалась, что не написала вообще ничего.

Какое-то время мы ничего не слышали про дневники. И не имели ни малейшего представления о том, какими неприятностями они для нас обернутся.

В субботу я, как всегда, пришла к Фиби. Её папа поехал играть в гольф, а мама отправилась с деловыми визитами. Перед этим миссис Уинтерботтом зачитала нам длиннющий список адресов, которые она собиралась посетить, на тот случай, если нам понадобится срочно её найти. И ещё нам было приказано немедленно звонить в полицию при любом подозрительном шуме.

– После того, как вы позвоните в полицию, – наставляла нас миссис Уинтерботтом, – позвоните миссис Кадавр. По-моему, она сегодня дома. Я не сомневаюсь, она немедленно придёт на помощь.

– Ну да, конечно, – шепнула мне на ухо Фиби. – Вот уж кому я звонить не собираюсь, так это ей.

Теперь Фиби каждый шорох говорил о том, что псих пытается проникнуть в дом или на крыльцо крадётся кто-то неизвестный, чтобы оставить очередное послание. Она так дёргалась каждый раз, что под конец мне тоже стало не по себе.

Наконец, когда её мама ушла, Фиби сказала:

– У миссис Кадавр какой-то странный график, тебе не кажется? То она всю неделю торчит на работе по ночам и приползает домой утром, когда все нормальные люди только просыпаются, а то уходит в больницу на весь день.

– Она же медсестра и может работать в разные смены.

В тот день миссис Кадавр была дома и наводила порядок у себя в саду. Мы видели её из окна Фибиной комнаты. На самом деле слова «наводить порядок» не совсем отражали действительность. Скорее это напоминало заготовку дров. Миссис Кадавр усердно рубила ветви деревьев, относила их в дальний угол двора и добавляла к изрядной куче веток, срубленных ею на прошлой неделе.

– Я же говорила, что она здоровая как бык, – заявила Фиби.

Тем временем миссис Кадавр отвлеклась от деревьев и обратила внимание на злосчастный розовый куст, отчаянно цеплявшийся за жизнь возле самого дома. Затем она подровняла живую изгородь между её участком и Фибиным. Она как раз принялась корчевать куст рододендрона, когда к дому подъехала машина. Из неё выскочил высокий мужчина с растрёпанной тёмной шевелюрой и буквально подлетел к миссис Кадавр. Они заключили друг друга в горячие объятия.

– Ох, только не это! – вырвалось у Фиби. Мужчина с растрёпанной тёмной шевелюрой оказался мистером Биркуэем, нашим учителем английского.

Миссис Кадавр тут же указала ему на куст рододендрона и на топор, но мистер Биркуэй отрицательно покачал головой. Он скрылся в гараже и вернулся с парой лопат. Затем они с миссис Кадавр в четыре руки принялись корчевать и подкапывать бедный старый рододендрон, пока он не хлопнулся на бок. Тогда они оттащили его на другой конец двора и усадили его там, на куче компоста.

– Наверное, они что-то спрятали под этим кустом, – заявила Фиби.

– Например?

– Например, мистера Кадавра – я же тебе говорила. Может, мистер Биркуэй помог ей разрубить на куски её мужа и закопать его, и, может, они чего-то испугались и решили для маскировки посадить сверху этот рододендрон. – Видимо, я не сумела скрыть своего недоверия, потому что Фиби добавила: – Сэл, в чужую душу не заглянешь. И, Сэл, я не думаю, что вам с папой стоит опять туда ходить.

А вот с этим я определённо была согласна. Мы с папой были там позапрошлым вечером, и я всё время была как на иголках. Я стала обращать внимание на все эти жуткие штучки в доме у Маргарет: кривляющиеся маски, старинное оружие, книги с названиями вроде «Убийства на улице Морг» или «Череп и топор». Тогда Маргарет загнала меня в угол на кухне и спросила:

– Папа что-то рассказал тебе обо мне?

– Ничего.

– О… – Она явно расстроилась.

А папа каждый раз менялся, попадая к Маргарет. Дома я то и дело заставала его сидящим на кровати и бездумно уставившимся в пол, или за чтением старых писем, или за перелистыванием альбома с фотографиями. Он выглядел ужасно грустным и одиноким. Но у Маргарет это был другой человек: он улыбался и иногда даже смеялся, а однажды, когда она похлопала его по руке, он так и позволил её ладони остаться поверх своей. И мне это не нравилось. Конечно, я не хотела, чтобы папа грустил, но по крайней мере, когда он грустил, я знала, что он вспоминает маму. И поэтому, когда Фиби высказала предположение, что нам с папой не следует ходить в гости к Маргарет, я очень охотно с ней согласилась.

Когда Фибина мама вернулась, нанеся все свои визиты, она была сама не своя. Она шмыгала носом и сморкалась.

Фиби тут же сказала, что нам надо заниматься, и мы ушли наверх. У неё в комнате я сказала:

– Может, нам стоило остаться и помочь ей разобраться с покупками?

– Она любит делать всё сама, – отрезала Фиби.

– Ты точно знаешь?

– А как же? – возмутилась Фиби. – С кем, по-твоему, я прожила всю свою жизнь?

– Мне показалось, она только что плакала. Может, что-то случилось. Может, она из-за чего-то расстроилась.

– И с чего ты решила, что она нам об этом скажет?

– Может, она просто боится сказать, – предположила я.

Было как-то странно: я так легко увидела, что Фибина мама расстроена и несчастна, а сама Фиби этого не замечала. А если и замечала, то старалась игнорировать. А может, она просто не хотела замечать. Может, это слишком пугало её саму? И я подумала про свою маму. Могла ли я тоже чего-то не замечать?