Могли-то могли, чисто физически. Но зачем? Двое людей, пусть даже близких друг другу, не станут договариваться об убийстве третьего человека без очень серьезных мотивов. Причем мотивы должны быть важными для обоих. В конце концов, речь идет не об опустившихся алкоголиках или люмпенах, которые в ходе распития «на троих» повздорили из-за какого-то неосторожного слова и искромсали друг друга ножами… Студенты престижного вуза, неглупые, культурные… Нет, я пока не был знаком с ними лично. Однако, познакомившись вживую с Анастасией Трофимовой, я был на сто процентов убежден, что с идиотами и дегенератами такая девушка дружить бы не стала. Так или иначе, с Юлей и Мишей мне в любом случае предстояло встретиться.

Выйдя из ворот СИЗО, я набрал на мобильном телефоне номер Сергея Волкова. Вместо гудков у него стояла мелодия из «Аиды», и несколько секунд я слушал чарующие звуки.

− Серега, привет, − сказал я, когда он взял трубку, − только что поговорил с твоей девушкой. Со следаком тоже разговаривал, да… Что? Пока ничего хорошего, если откровенно… Да ты не переживай, сделаю все что в моих силах, а в моих силах очень многое… Сереж, тут такое дело: будь готов, что тебя захочет видеть Харченко или кто-нибудь из оперов, которые по Настиному делу работают. Может, тебя и не вызовут, но на всякий случай подумай, что будешь говорить… Та девушка, с которой ты провел вечер субботы, она же не откажется подтвердить?… Ну, тогда все в порядке. Говори ментам правду, тебе выдумывать ничего и не нужно… А Насте я ничего про твою Свету не сказал, как ты и просил. Давай, до встречи!

* * *

Девятое мая прошлого года стало для Сергея Волкова и Анастасии Трофимовой днем двух салютов.

Первый салют гремел для них вечером над центром Города. Молодые люди стояли среди огромной толпы, обнявшись, на гранитном берегу Городского пруда, и смотрели в темнеющее небо, на котором расплывались красные, синие, зеленые и желтые шары из мелких искорок. С задержкой в несколько секунд доходил лопающийся звук разрывов. Доходил не то что до ушей, но и, казалось, до самой души… Эмоционально холодного, флегматичного Сергея в некоторые моменты переполняло невыразимое воодушевление, душевный восторг… Он хорошо помнил, что чувствовал подобное в детстве, когда ступал по брусчатке Красной Площади и осознавал, что вот именно здесь бьется сердце великой империи, раскинувшейся между трех океанов, и что сам он − маленькая частичка этой могучей силы. Он был не из тех, кого пренебрежительно называют «ура-патриотами». Хорошо разбирался в исторических и политических событиях, не верил в официальные государственные мифы, читал книги, освещающие ход истории с полярно противоположных точек зрения, умел видеть и хорошую и плохую сторону любого явления. По поводу победы в советско-германской войне он не питал особых иллюзий. Знал, что многое, слишком многое не укладывается в официальную, каноническую версию Великой Отечественной войны. Тем не менее, не мог он не чувствовать эмоциональный подъем, следя за огнями в небе и считая про себя орудийные залпы. Древнее, первобытное, неистребимое никакой цивилизацией осознание себя частичкой культурной общности, народа или племени, вот что играло в нем.

«А может, я просто попадаю в такие минуты под влияние толпы? — подумал он, стоя за Настей и нежно обнимая ее обеими руками, чувствуя ее волнительную спину. — Вон же сколько людей вокруг, настроенных чувствовать одно и тоже. Ведь не отдельные личности сейчас кричат «ура» после каждого залпа, нет, это толпа кричит…»

Вслух же он сказал, прижавшись к уху девушки губами:

− А ведь в этом году исполнится ровно семьдесят лет с того, знаменитого орловско-курского салюта! В августе сорок третьего его устроили, в честь героев Курской битвы… Наши бабушки, дедушки и прадедушки могли вот также стоять на берегу пруда в Орле, смотреть в небо, считать залпы. Представляешь, какие чувства их переполняли?

Настя кивнула. Не просто из вежливости, а потому что ей действительно было интересно все, что говорил Волков. С ней можно было разговаривать на любые темы. За три встречи Сергей ни разу не имел повода думать, что девушке с ним скучно.

По всему видно было, что деньги на празднование Дня Победы Город выделил немаленькие. И красочный салют в небе, и всякие пиротехнические чудеса на воде, и бесплатный концерт модной рок-группы, начавшийся под открытым небом сразу после затихания последних залпов…

На концерт Сергей с Настей не остались. Оба они не любили тесноты и давки, да и рок-музыку не очень жаловали. С трудом выбрались из толпы, пошли, взявшись за руки, по главной улице Города. Пошли не абы куда, а в сторону дома Волкова. Настя уже примерно представляла, где он живет, но не стала задавать вопросов. Женская сущность говорила в ней, сущность, предоставляющая мужчине право принимать решение. Сергей же старался не думать о том, что должно было случиться в ближайшие часы. Всю дорогу он увлеченно рассказывал своей спутнице о наиболее спорных аспектах Второй мировой войны, о соотношении сил, о подлинной цене победы, о причинах отказа верховного главнокомандующего принимать парад в сорок пятом году. В чем-в-чем, а в этих вопросах он был дока. Работа в пресс-службе округа обязывала его интересоваться военной историей и историографией. К тому же он нередко писал статьи на военную тематику для различных научных и околонаучных журналов, и его творения обычно вызывали большой интерес у думающего читателя.

К высокому панельному дому подошли уже в полной темноте. Поднимаясь в кабине лифта на двенадцатый этаж, успели одарить друг друга продолжительным поцелуем. Как начали на первом этаже, так до двенадцатого и продолжали. Могли бы продолжать и дальше, да только этаж был последним.

Свою однокомнатную квартиру Сергей Волков идеально приспособил для собственных нужд, для уюта и комфорта. Экономно распределил каждый квадратный метр жилой площади. Грамотно расставил мебель вдоль стен, из-за чего у входящего не возникало ощущения тесноты, громоздкости или захламленности. Высокие, чуть ли не до потолка, шкафы с непрозрачными дверцами. Удобный диван. Напротив − плазменный телевизор на тумбочке. Возле балконной двери − пальма в кадке. И все выдержано в темных, спокойных тонах, никаких кричащих пятен…

Сергей усадил гостью на диван. Придвинул журнальный столик, поставил на него чашки с чаем, конфеты и нарезанное «Пражское» пирожное. Оба они перед встречей успели поужинать, так что более основательной еды и не требовалось.

Верхнее освещение включать не стали. Темноту в комнате едва рассеивал только приглушенный розоватый свет маленького ночника, включенного на минимальную мощность. Из ноутбука лились слезливые, элегические песни про дождь и про ветер, про тоску и грусть, про расставание и взаимонепонимание, несвоевременность и неразделенное чувство. Пару раз однообразие современной эстрады было нарушено сагой из «Юноны и Авось» и песней Маши из старого кинофильма «Жажда». Музыкальные вкусы хозяина квартиры всегда отличались непредсказуемостью.

Молодые люди почти не разговаривали сейчас. Сидели, обнявшись, чутко прислушивались к биению собственных сердец. В наиболее ответственные моменты жизни Сергею, обычно не отличавшемуся повышенной чувствительностью, все же удавалось настраиваться на волну другого человека, проникать в его мысли, в самые потаенные закоулки его внутреннего мира. И ни с кем у него это не получалось лучше, чем с Анастасией Трофимовой.