И, наконец, была у них еще одна церемония, именуемая «endura». Будучи своего рода пародией на соборование «consolamentum» также являлось процедурой, необходимой для посвящения в «идеальные». Вы получали его на смертном одре, что, таким образом, гарантировало вам вечное блаженство, которое могло сильно отличаться от вашей прежней жизни. Так что любой больной, получивший «consolamentum» и ненароком почувствовавший себя лучше, рисковал быть навеки проклят. При таких обстоятельствах «идеальные» заставляли родных не давать больному пищи или даже забирали его в свой дом, чтобы в мире уморить там голодом. Все это, разумеется, делалось для спасения души больных, потому что альбигойцы опасались того, что, выздоровев, бывший больной почти наверняка откажется от строгого аскетизма, которого должны придерживаться «идеальные», к числу которых он был автоматически причислен благодаря «consolamentum». Причем это не было делом необычным. Дело дошло до того, что «endura» погубила в Лангедоке больше людей, чем инквизиция. Один из «идеальных» по имени Раймон Бело, дав больной девочке «consolamentum», приказал, чтобы ей ни при каких обстоятельствах не давали ни кусочка еды. Бело часто захаживал в дом больной, чтобы убедиться в том, что его распоряжение строго выполняется; девочка умерла через несколько дней. Многие добровольно соглашались на «endura». Женщина по имени Монталива до смерти морила себя голодом целых шесть недель; одна жительница Тулузы после нескольких неудачных попыток покончить с собой посредством яда или кровопускания, добилась наконец своего, наглотавшись битого стекла; некий Гийом Сабатье отправился на тот свет после добровольного семинедельного поста.[39]

Таковой была эта удивительная смесь языческого дуализма, приправленная евангельским учением и отвратительной антисоциальной этикой, объявившая себя причастной к чистому христианству ранней Церкви, которая вошла в Европу через Болгарию и Ломбардию, распространилась по северной Италии, Лангедоку и Арагону, а потом через Францию, Бельгию и Германию проникла к берегам Балтики. Впрочем, пожалуй, лучше до следующей главы воздержаться и не описывать того, как альбигойская ересь обрела силу в Лангедоке, ставшим ее первым и последним форпостом. А пока мы можем коротко описать ее проникновение в северные королевства, где в отличие от юга (что удивительно) ее появление было встречено дикой враждебностью населения.

В 1018 году, как известно, альбигойская ересь появилась в Тулузе, в 1022-м – в Орлеане, в 1025-м – в Камбре и Льеже, в 1045-м – в Шалоне; к середине века ересь достигла Гослара, что в северной Германии. Едва о ней стало известно в Орлеане, король Робер Благочестивый второпях собрал Церковный собор, чтобы с его помощью решить, что делать дальше. Ярость простых людей была так велика, что сама королева была вынуждена защищать двери церкви, где пытали еретиков, чтобы несчастных раньше времени не вытащили на улицу и не повесили. Тринадцать из них, включая десятерых каноников из церкви Святого Распятия, были приговорены к сожжению живьем. Как только они вышли из церкви, королева, узнавшая в одном из них своего духовника, бросилась вперед и ударила того по лицу палкой, выбив ему глаз. Затем осужденных потащили по улице под ругань и крики толпы. За стенами города были разведены костры, и всех осужденных сожгли живьем.

Этот случай безумной ярости интересен тем, что это первое дошедшее до нас документальное сообщение о сжигании еретиков в Европе. Подобное наказание было новым. Оно не регулировалось законом, потому что с точки зрения закона ересь вообще не существовала. Нам просто известно о срочно созванном Церковном соборе, на котором церковники пытались выяснить, нет ли среди них еретиков, а потом было принято решение приговорить этих жалких существ к смерти, потому что такая казнь была сочтена подходящим наказанием за их деяния.

Мы не можем дать определенного ответа на вопрос, почему именно сожжение на костре считалось подходящей казнью для еретиков. Однако М. Жюльен Аве заметил, что:

«В Средние века сожжение на костре было обычным наказанием за преступление, может, даже более привычным, чем повешение… Больше того, сожжение было обычным наказанием для отравителей, колдунов и ведьм. Возможно, тогда казалось вполне естественным как-то связать ересь с колдовством и ведовством. Наконец, костер был страшнее виселицы; более жестокое и театральное действо должно было породить животный ужас в сердцах еретиков, которые не могли ни покаяться, ни получить прощения».[40]

Возможно, дело еще касается человеческой натуры. Разъяренные и пылающие ненавистью к своим бывшим друзьям, люди обычно жаждали увидеть мучения несчастных в пламени костра. Негров в Америке толпа иногда вешает на ближайшем дереве, как случалось и в Средние века, когда еретиков тоже ждала веревка и виселица. Однако чаще всего дело заканчивалось костром, вязанками хвороста, старой мебелью и галлоном керосина.

В 1039 году, несмотря на протесты архиепископа Миланского, гражданские власти города арестовали нескольких еретиков. Они должны были либо выразить благоговение перед святым распятием, либо отправиться на костер. Некоторые из них были готовы поцеловать крест, а остальные, прикрыв лица руками, бросились в огонь.

В 1051 году в Госларе были обнаружены еретики. Их принадлежность к секте определилась очень просто – они отказались есть цыплят, которые были им предложены представителями власти. Сам император Генри III весьма экспрессивно убедил Церковный Собор в том, что «ради всеобщего блага, с одобрения людей проказу ереси необходимо остановить до того, как она распространилась и проникла в души людей», а потому еретиков было приказано повесить. И опять нам следует обратить внимание на то, что в то время еще не существовало законного способа казнить отступников от веры. Их казнили лишь для сохранения спокойствия, а поскольку подобное наказание было делом новым, понадобилось одобрение народа и знати.

В 1076 году еретик из Камбре был арестован и предстал перед судом епископов и высших церковных чинов епархии. Те не смогли прийти к какому-то определенному решению, касающемуся его дела. Но едва он вышел из церкви, как на него набросилась разъяренная толпа, состоявшая из простолюдинов и низших церковных чинов, и, заколотив еретика в деревянном ящике, бросила его в костер.

В 1114 году в Суассоне епископ арестовал и посадил в тюрьму несколько еретиков, а сам тем временем принялся обдумывать, как поступить с ними. Но ему пришлось на время уехать. Во время его отсутствия чернь ворвалась в тюрьму, вытащила оттуда четверых заключенных и сожгла их. В 1144 году в Льеже произошел настоящий взрыв ярости против еретиков, и епископу было нелегко предотвратить бойню, однако несмотря на его усилия, много людей погибло. Мы хотели бы обратить внимание читателя на то, что в течение почти целого века Церковь чаще всего либо держалась в стороне от подобных дел, либо всего лишь высказывала свое недовольство. Разумеется, вы можете знать о епископах вроде Теодуана из Льежа или Хью из Оксерра, которые преследовали еретиков, но они, скорее, были исключением, чем правилом. Папа Григорий VII высказался против беспорядков в Камбре в 1076 году и приказал, чтобы их зачинщики были отлучены от Церкви. В то время церковные власти не искали помощи светских в борьбе с ересью. К примеру, Baco, епископ Льежский, заявил, что отношение гражданских властей к манихеям противоречит духу евангелий и церковным традициям. Единственным наказанием, которое может быть применено к ним, сказал он, должно стать отлучение от Церкви. Питер Кантор и Сен-Бернар утверждали то же самое.