— Не смей меня трогать! — крикнула она.

Не отрывая от него взгляда, девушка села на полу. Лицо у Кновеля раскраснелось, глаза сверкали от ярости. И она снова видела его. Видела насквозь. Он был такой же, как она.

По-прежнему глядя ему прямо в глаза, Инна поднялась на ноги и попятилась прочь из дома в белую летнюю ночь. Полная новой незнакомой решимости, она пошла в хлев, собрала сыр и масло, завернула в ткань и перетянула узел ремнями. Пройдя задами, чтобы не попасться на глаза Кновелю, Инна вышла на тропинку, ведущую в деревню. Через пару километров гнев — или это был страх — ушел, а вместе с ними и силы. В изнеможении Инна опустилась на траву. Она сидела, уставившись в ночь и позволяя муравьям ползать по ее лицу. Внутри нее была пустота. Слышен был только один звук, протяжный, монотонный звук, словно зовущий ее куда-то. Инна почувствовала, что дрожит. Внутри нее происходило невидимое землетрясение, ударные волны которого накрывали ее одна за другой.

Под конец Инна заснула. Когда она проснулась, солнце ярко светило из-за деревьев. Инна села, пытаясь вспомнить, что случилось вчера. С закрытыми глазами девушка покачивалась взад-вперед, вслушиваясь в монотонный звук у себя внутри. Потом Инна открыла глаза, сняла платок и привела в порядок волосы. Серебристые волосы. Снова надела платок и тщательно завязала его, чтобы не было видно седых волос. Вытерла руки о траву и встала. Воздух успел прогреться, мухи жужжали вокруг, мошки лезли в глаза и уши. Закинув узел на плечо, Инна отправилась в путь. Ей нужно в Крокмюр, в лавку, туда, где есть люди. И нужно успеть до того, как масло расплавится.

В разгар дня Инна вышла на дорогу, натянутую как струна над болотами. Морошка еще не поспела, но отдельные ягодки мигали желтыми и красными глазками у обочины. Инна торопилась. Нужно избавиться от Кновеля до того, как начнутся жилые дома, решила она. Стать только Инной. Инной, впервые покинувшей хутор с тех пор, как умерла Хильма. Ей не верилось, что она действительно идет по дороге в деревню одна. Идет продавать свежесбитое масло и безупречно круглые головки сыра. Пусть они все видят. Пусть этот Улофссон видит. Тяжелое желтое масло. Ароматный сыр с узором из звездочек. На хуторах редко делали из молока что-то еще, кроме простокваши. Обычно дети выпивали его все без остатка. В Наттмюрберге молоко никто не пил. Разве что добавляли сливок в кашу. Кроме коровьего молока, в Наттмюрберге больше нечем было торговать, и им особенно дорожили. Зато все козье молоко шло на изготовление мягкого сыра, рецепт которого достался Инне от Хильмы. Козий сыр они с Кновелем ели со всем, что придется: с маслом, рыбой и кашей. Покупатели все равно предпочитали сыр из коровьего молока.

Инна шла по дороге, погруженная в мысли о сыре и масле. И о Кновеле, которого нужно было забыть до первого хутора. Кновель, думала она. Нужно только захотеть, и Кновеля больше не будет — ни в ней, ни на ней, ни на дороге в деревню. Кновель останется в Наттмюрберге. С Лагой, зажатой в кулаке, он будет ждать ее возвращения, чтобы вернуть себе власть над дочерью. Но здесь и сейчас его нет. И Инна знала, что такое Кновель. Кновель — это его тело, на нем все заканчивалось, оно было его границей. Кновель был заперт в своем теле.

У Улофссона глаза на лоб полезли от удивления, когда в лавку вошла Инна. Он завертел головой, как любопытная птица, улыбнулся и, не глядя на девушку, сказал:

— Гляньте-ка, кто к нам пожаловал. Это же девица из Наттмюрберга. Как там ее звать? Господи, да она выросла, совсем взрослая стала.

Лавочник снова широко улыбнулся. На лице было написано любопытство. Он хочет знать, как ее зовут? Что сделать? Сказать?

— Он что, занемог, папаша твой, Кновель? Или тебе захотелось деревню посмотреть? А как тебя звать?

— Инна, — ответила она, не отрывая взгляда от узла, который положила на прилавок.

— Ах да, точно Инна!

Дверь скрипнула, и вошел Соломон.

— День добрый, — поприветствовал он хозяина.

— И тебе день добрый, Соломон, — отозвался Улофссон. — Ты глянь, какие у нас важные гости. Девица из Наттмюрберга в лавку пожаловала.

Он усмехнулся. Инна покраснела. Ее смутило такое внимание. И почему он не спрашивает, что в узле.

— Вот оно как, — протянул Соломон. — А старик, он еще жив?

— Да, — ответила Инна.

— Он тут бывает временами, я его видел.

Инна начала неуверенно развязывать узел.

— Ага, что ты с собой принесла?

Инна выложила в ряд бруски масла и головки сыра, украшенные звездочками.

Улофссон вздохнул:

— Я уже говорил твоему отцу много раз. С этими товарами нужно в Ракселе. Здесь люди сами делают сыр с маслом. Ну, может, пару и удастся продать.

Инна растерянно уставилась на него, не зная, что сказать.

— Вы не хотите.

— Ну. — Он почесал подбородок, бросив взгляд в сторону Соломона. — Я завтра собираюсь в Ракселе, могу прихватить их с собой и продать, но это будет уже другая цена, понимаешь? Тебе продукты нужны?

— Да, — шепнула Инна.

— Сейчас поглядим.

— Не жадничай, Улофссон, — сказал Соломон, улыбаясь девушке.

Улофссон сердито посмотрел на него, но ничего не ответил.

— Можно мне без очереди купить цепь? — осведомился Соломон.

— Спроси у девушки.

Инна робко кивнула. Все было совсем не так, как она себе представляла. Она понятия не имела, о чем они говорили и что она делала не так. А что, если он заговорит о «делах», которые там у них были с Кновелем?

— Я куплю еще головку этого сыра, — добавил Соломон, забирая цепь. — Сколько возьмешь за этот? — спросил он, показывая на понравившуюся ему головку и улыбаясь Инне.

— Это сыр для кофе, — пояснила она.

— Вот оно как! Порадую домашних новым сыром. Здесь мало кто знает, как делать настоящий сыр. Так что не продешеви с ним.

Инна снова покраснела.

— Конечно, — засуетился Улофссон, — ты прав. Сыры из Наттмюрберга самые лучшие. Это за масло я переживаю. В Крокмюре масло никому не нужно. Итак, что у нас получилось. Девять твердых сыров, пять мягких козьих, десять из коровьего молока... и масло.

Соломон ушел. Улоффсон все записал в книгу, а Инна стала рассматривать товары.

— Итак, — протянул Улофссон, — я списал вам двадцать две кроны и восемьдесят пять эре с вашего долга в сорок четыре кроны и три эре. Так что ты сполна получила за сыр и масло. Без обмана. Можешь передать Кновелю, что все в порядке.

— Я хотела купить продуктов, — сказала Инна.

— Пожалуйста.

— Два кило гороха, три кило сахара.

Улофссон все взвесил и поставил перед ней пакеты.

— Два кило пшенной крупы, кило бекона.

В лавку зашли люди. Они бросали на Инну удивленные взгляды.