в полиции уже несколько лет, я догадываюсь, что энтузиазма надолго не хватит, но пытаюсь получать удовольствие от работы, пока мне это еще удается. Я критически оцениваю свое отражение и понимаю, что слишком пьяна, чтобы беспокоиться о своем внешнем виде. Быстро провожу пальцами под глазами, чтобы стереть осыпавшуюся тушь, и возвращаюсь к столам.

Бар длинный и узкий. Это типичное для Северного Лондона заведение с голыми кирпичными стенами, незамаскированными деревянными балками, с несочетающимися предметами мебели. Освинцованные окна расположены высоко. Мне нравится думать, что в этом доме ничего не менялось уже около ста лет. На обратном пути из туалета у меня есть много времени, чтобы понаблюдать за своей командой со стороны. Пока мы в баре единственные и, вероятно, именно поэтому позволяем себе громкие разговоры в столь ранний час. Это наш боро. Мы заняли три сдвинутых стола, но даже за ними нам тесно. Мы все толчемся вокруг столов. Это конец девятидневной рабочей недели, и мы расслабляемся громче, чем обычно. Подходя к столам, я внутренне улыбаюсь. Вечер будет хорошим.

Конец девятидневной рабочей недели мы отмечаем в баре, и все разговоры, разумеется, в основном о работе.

– А в мою могилу ты бы прыгнул с такой же охотой? – говорю я, заметив, что Ральф утащил мой стул.

– Возможно, но я охотнее бы попрыгал на тебе, – он произносит эти слова с невозмутимым видом, и я слышу взрыв хохота.

Я театрально закатываю глаза. Три двойных водки, которые я успела выпить, помогают мне побороть смущение, которое обычно чувствую в подобных ситуациях. Я рано усвоила, что женщина в полиции может либо научиться не обращать внимания на грязные намеки и сексистские комментарии, либо оказаться в числе изгоев. Остальные парни уже отвлеклись на кого-то, кто заказывал напитки в баре. Осмелев от алкоголя в крови, я нагибаюсь, чтобы забрать свой напиток, стоящий перед Ральфом, и даю ему возможность рассмотреть мое декольте. Когда он наконец отрывает глаза от моей груди, я строго смотрю на него.

– Только попробуй, – говорю я, – и я тебе член оторву.

После этого я осушаю свой стакан и иду к бару.

* * *

Проходит два часа, и от первоначального шика не остается и следа. Хотя мы находимся на оживленной лондонской улице, где полно винных баров и модных ресторанов, бар, где мы сидим, кажется, пропустил последнее десятилетие. Атмосфера в нем напоминает 1990-е. Причем не в хорошем смысле.

Я сижу за барной стойкой с Беном, Грэмом и Ральфом. Сейчас очередь Грэма платить. Я заказываю клюквенную водку. Она имеет странный оттенок фиолетового, и мне в голову закрадывается мысль, что вместо клюквенного сока в нее добавили черносмородиновую газировку. Но когда из-за водки у меня немеет горло, я понимаю, что мне все равно. Я поворачиваюсь к Ральфу, который добрался до середины рассказа о своем последнем аресте. О чем еще могут говорить полицейские после окончания мучительной девятидневной рабочей недели?

Лицо Ральфа лоснится от пива, и он увлекает своим рассказом всех нас. Хотя он низкого роста и сложен, как бульдог, поразительно быстро двигается. Ральф – один из ветеранов полиции и пользуется всеобщим уважением, причем заслуженным. Мне он нравится, несмотря на отвратительные комментарии, и, слушая его историю, я понимаю, что мои глаза выпучены, а рот приоткрыт. Я меняю выражение лица и понимаю, что все остальные делают то же самое. Я замечаю нескольких стажеров, которые подошли ближе, чтобы лучше слышать.

Что делать, когда надо произвести арест, но наверняка знаешь: подозреваемый будет сопротивляться?

– Он показался в дверях и подошел прямо ко мне. Он был ростом выше метра восьмидесяти, просто огромный! – пиво Ральфа плещется в кружке, когда он показывает рост подозреваемого. – И я думаю: «Черт возьми, что же мне делать?» Понимаете, мне ведь надо надеть на него наручники.

Мы все киваем головой в знак того, чтобы он продолжал.

– Я знаю, я просто знаю, что этот парень будет вырываться, когда я попытаюсь его арестовать. Что же мне делать? – вся наша группа склонилась над ним. Никто не пьет, и семь пивных кружек зависли в воздухе.

– Я спрашиваю его, сколько времени, – при этих словах Грэм и Бен хохочут и воодушевленно кивают. Я понятия не имею, о чем говорит Ральф, но улыбаюсь и тоже киваю, не желая быть той, кто ничего не понимает.

– Я спросил его, сколько времени, и, когда он поднял запястье, чтобы посмотреть на часы, я надел на него наручник, – продолжает Ральф.

Те из группы, кто до этих слов ровным счетом ничего не понимал, облегченно выдыхают. Я в их числе.

– Я делал это миллион раз, так? Это всегда работает. Когда один наручник на месте, у тебя есть полный контроль. Ты укладываешь его на пол – дело сделано.

– Отличная работа, Ральф! – говорит Бен, хлопая его по спине.

– Да, но в тот раз все сложилось иначе, – Ральф на секунду замолкает. – Понимаете, я стоял на верхней из пяти бетонных ступенек, которые вели к входной двери. Я слишком поздно осознал, что места нет. Когда до этого парня дошло, что я сделал, он просто рассвирепел. Он с силой толкнул меня, и я понял, что у меня два выхода: либо сойти со ступенек, либо остаться и пострадать. Я мог или продолжать держать его за наручники, или отпустить его, не дав размозжить мне череп.

– Что ты сделал? – спрашивает один из стажеров, стоящих позади нас.

Ральф улыбается и делает большой глоток пива. Он заставляет нас ждать, и это доставляет ему удовольствие.

– Разумеется, я отпустил наручники. Думаете, я совсем чокнутый? – он качает головой, а все остальные громко смеются. – Этот подонок смылся с моими наручниками на запястье.

Смех затихает – все чувствуют, что рассказ окончен.

– Господи, Ральф, – говорю я, прикрывая рот рукой. – Что же сказал сержант?

В этот момент Грэм, Ральф и Бен стонут и закатывают глаза. Грэм обвивает меня рукой и притягивает к себе.

– Какая же ты глупышка, – говорит он.

– Почему? – я смотрю на лица своих коллег, пытаясь понять, что упустила.

– Сержант ничего не сказал, потому что я ему ни о чем не рассказывал, – хохочет Ральф.

Прежде чем я успеваю спросить, как Ральф собирается объяснить сержанту пропажу наручников, мы снова заказываем выпивку, и наручники вылетают у меня из головы так же, как выскользнули из рук Ральфа.

* * *

Подошвы моих балеток приклеиваются к полу у барной стойки, и мне приходится приложить усилия, чтобы не остаться приклеенной к