бутылке доброго рома. Неразговорчивый возница, укутанный в военную плащ-палатку, угрюмо горбился на передке. Он ни слова не понимал ни на одном из языков, которыми не владел Алим-муалим, но до польско-египетской границы взялся довезти за американскую двадцатку.

Редкие деревеньки, одинокие хатки были какими-то вымершими. Никто не лаял, не кудахтал, не каркал. Музыку серого дня, кроме булькающей бутылки и дождя, создавала только наша везущая бурая лошадь, страдавшая метеоризмом. Причем перед каждым залпом она, и так еле плетущаяся, останавливалась, поднимала хвост и — ба-бах!

У меня каждый четный глоток вызывал полную апатию, а каждый нечетный — крайнюю раздражительность. Я глотнул восемнадцатый раз и спросил:

— Алим, а ты уверен, что в этом Египте не такая же мерзость с погодой, как тут?

— И-и, да, — не очень уверенно отозвался за Африку Алим, который там никогда не был. — В Египте Тутанхамона нашли, — добавил муалим на всякий случай.

Я сглотнул в девятнадцатый раз:

— Слушай, ты, пан водила, чего твоя кляча такая?

— Так, добрый пан, она такая уж, особенная с нежного возраста. Только если бананов поест, прекращает. А как же мне на эту курву бананов напастись? Поверите, пан, спать по ночам не дает.

Голос мне показался до обиды знакомым. Я вскочил в телеге на одно колено (Алим недоуменно повалился), резко схватился за мокрое прорезиненное плечо возницы и дернул к себе. За вожжами сидел в круглых очечках, с блуждающей улыбкой на щетинистой харе Агасфер.

— Ты!.. Ты… Ты… — я начал заикаться. — Ты осквернил мою чистую жизнь. Ты изнасиловал Ядвигу…

— Я?!

…и довел ее до самоубийства…

— Я?!

— …ты… ты… Я убью тебя.

Алим с любопытством принялся выламывать из тела телеги какой-то дрын. Агасфер же спокойно и рассудительно и несколько даже брезгливо освободил свое плечо от моей побелевшей десницы и сказал:

— Ну таки и как же ты будешь меня немножечко так убивать, да? А если потом ты сядешь, может быть, покушать свой обед в шикарном ресторане и немножко возьмешь таки нож в правую руку, а во что возьмешь вилку?

Лошадь опять остановилась и — ба-бах!

— Или вот я тебе, — продолжил Агасфер, — расскажу одну хохму, бывшую с моим хорошим приятелем Ш. из города М. Он пил спиртное в разных местах, пил, пил и допился. Очнулся у себя на даче с одной мыслью: «На хрена мне руки? Пойду в сарай, отрублю их топором.» Но потом подумал логически: «Ну хорошо. Левую руку я себе правой отрублю, а правую чем?»

— И-и, разумно, — сказал Алим.

ГЛАВА 2

Туман становился все гуще, дорога круче, погода мерзостней.

— Эй! — окликнул неведомый прикордонный голос.

— Эй! — ответила с другой стороны эфира сирена[56].

— Ей-ей-ей! — поддержало наше трио.

Прошло еще несколько времени молчания, скрипа колес и шелеста вольного горного ветра.

— Да жива она, жива, — вдруг веско молвила агасферова спина. — Чего ей сделается, вечной сестре моей?

Я улыбнулся куда-то внутрь себя и тут же что-то незаметно случилось. Кажется, прекратился дождь. Северные тучи, не в силах преодолеть зазубренную гряду Карпат, сползали назад в Польшу и превращали ее черт знает во что. А в Закарпатье всходила благословенная звезда Сириус и обещала повышение курса, рост производительности и снижение себестоимости. Под колесами и копытами стал поскрипывать песочек. Алим, почувствовав восточное, зорко выпрямился в телеге. Агасфер, почувствовав восточное, подозрительно огляделся. А я допил из горлышка, выкинул бутылку за бархан и уснул. Но тут же проснулся, потому что бурая лошадь, почувствовав восточное, остановилась в трансе.

Со всех сторон в район дислокации лошадиного сопла стали сбегаться местные священные жуки скарабеи. Они выстроились в какой-то пантакль и экстатически протянули передние лапки, усики там, жгутики в мольбе о кусочке Солнца-Ра для трудов, без которых не могли.

Глубина и сила лошадиного транса достигли кульминации. Она могуче вздела к солнцу хвост и — ба-бах, ба-бах, ба-бах! Скарабеи попадали замертво. Из-за бархана раздался стон. Потом крик:

— Ахмед! Абдулла! Не поддаваться на израильские провокации! Не стрелять! Ахмед, Абдулла, вы живы?

Синайская пустыня, издревле служащая для разделения континентов, соединения морей, переселения народов, не представляла из себя ничего особенного. Ну, жарко, но так, не очень, кусты там, под ними кости, тушканчик принюхался — да пошли вы все, пушка опять же ржавая уставилась зря чуть левее зенита, никаких народов. Пустыня, одно слово.

На стратегической высоте стоит псоглавый бог Анубис и пялится в цейссовский бинокль.

— Опять кого-то черти несут в благодатный край Та-Кем. Делать народу не хрена.

— Варвары? — спрашивает стоящая рядом Исида.

— Ну а кто же, мать их ети.

— Конные?

— Конные, тележные.

— Дай позырить.

Исида берет бинокль, подкручивает по своей близорукости и смотрит.

— Ись, кто это? — интересуется Анубис. — Ассирийцы?

— Не-а.

— Македоняне?

— Не-а.

— Персы-римляне-арабы-турки-немцы-русские-евреи?

— Да нет же.

— Точно нс евреи? Не святое семейство?

— Да какое там семейство. Три мужика. Космополиты.

— А-а. Ну фигли тогда. Пошли, что ли?

— А этот Кузик-то — ничего мужчинка.

— Какой Кузик?

— Да Кузьма Политов, что между Алимом и Агасфером на телеге сидит.

— Исида, пошли.

— Куда?

— Пора Осириса из царства мертвых выводить.

— Мне это ваш Осирис гребаный уже во где…

Впереди нас кокетливо присаживалось к западу настоящее, овеянное легендами египетское солнце. Алим встал в телеге во весь рост, точно нажрался мухоморов перед битвой и воскликнул:

— Солдаты! Сорок веков глядят на вас, блин, сорок веков, — Алим даже схватился за уши от такой умопомрачительности, — а все люди живут. И среди них мой родной дядя Мустафа[57], который женат на тете Зульфие. Или родная тетя Зульфия, которая замужем за каким-то дядей Мустафой. Я точно не помню. А может и не у меня эта родня, а у придурочного Витька с нашего двора? Ну, словом, не пропадем.

— А у меня тут могут быть неприятности, — испортил настроение Агасфер.

— Вот вечно у тебя… — неудовольствовался я.

— Последний раз я помню дело было в 1887 году, — сладострастно улыбнулся вечный. — Я на Парижской бирже подсунул «Компании Суэцкого канала» фальшивые акции «Компании Панамского канала»…

— Значит так, — поддерживал оптимистический тонус Алим, — приезжаем в Каир, сразу находим моего богатого дядю или тетю и устраиваемся. Египет — классная страна. Устраиваемся экскурсоводами. Здесь такие телки — ва-ах! Поженимся все. И-и, экскурсии будем водить. Тутанхамона найдем, вот, мужики.

— Не. Я лучше извозчиком. Лошадь хорошая, — решил Агасфер.

— А я бы в Ботанический.

— И-и, во. В Ботанический сад экскурсоводом пойдешь. Тут лотосу! И вообще! Экскурсовод в Египте первое лицо после президента. Потому что из семи официальных чудес света пять туточки.