— Вот те крест, то есть полумесяц! — Алим изобразил руками то ли крестное, то ли намазное, в общем какое-то экуменистическое знамение. — Первое — пирамиды в Гизе; второе — Форосский маяк в Александрии; третье — Асуанская плотина на Ниле, которую построил, сдвинув горы, по наущению Осириса сын Земли-Геба и Неба-Нут Никита Хрущев; четвертое — мой дядя или тетя, я не помню, живущие в Каире; и пятое — радушие и гостеприимство местных жителей.

— А вот и они, — указал вперед очкастый Агасфер.

Там уже поблескивала мокротой и пованивала сине-зеленой ряской влажная полоска Суэцкого канала. От нее прямо на нас двигалась в шуме, топоте и музыке пестрая толпа, покрытая пылью.

— Здравствуйте, дорогие египтяне! Салям алейкум!

— Здравствуйте, бриллиантовые.

Толпа была больше газообразная, чем человеческая. Египтяне обволокли нас мгновенно.

— Ай сокол яхонтовый, что-то глаза у тебя печальные, — обошла меня отовсюду непонятного возраста египтянка, судя по обилию юбок и кофточек с карманами на животе, беременная на двадцать втором месяце. — Дай доллар, не жмись, все скажу, не утаю — что у тебя на душе, где ждет тебя милая твоя…

Босоногий беспартошный египтенок сунул ладошку для милостыни Алиму в живот, да так ловко, что Алим согнулся пополам, хватая колючий воздух ртом, как рыба. Хитрый Агасфер сопротивлялся дольше всех, отбрыкиваясь с кошельком в зубах от наседавшего кудлатого египтянина, всучивавшего ему за пятьсот фунтов баранью челюсть под видом миротворческой ключицы Джимми Картера, приносящей удачу.

Одним словом через минуту мы сиротливо сидели в одних трусах[58] на Синайском опустевшем перешейке. Ни лошади, ни телеги, ни, конечно же, денег, ни одежды. Из-за горизонта донеслось знакомое «ба-бах» нашего бурки. И тут же в голубом небе настороженно появились израильские «Фантомы».

— Что-то уж слишком радушные твои египтяне, Алим, — сказал я. вставляя на место вывихнутую кисть.

— Это не египтяне, — ответил за удрученного Алима всезнающий Агасфер. — Это были джипси[59].

Долго ли, коротко ли, скорее долго, все-таки сорок веков — куда спешить в Египте? — но нс очень умирая с голоду — как умереть с голоду сорокавековой долине Нила? — словом, нс умирая с голоду, а с трудом удерживая веки от сытого слипания, я отвалился на теплую балюстраду уличного ресторана «Аль-Нахалиям». через силу глотнул шампанского и стал крошить в Нил кусочки недоеденного антрекота, где за них шумно сражались молодые крокодилы.

Мимо прошла с танцующей задницей симпатичная официантка.

— Э, мисс…

А дальше лень, не могу. Но это ведь и простительно. Я сегодня хорошо поработал. С раннего утра до сиесты и после еще пару часов. Из полураскрытой спортивной сумки на меня дружелюбно смотрит мое спецобмундирование — лысый загорелый парик с длинными, как самурайские знамена, нитями седины, полуметровая борода, мышино-песочная униформа, выгоревшая до окраса лабораторной крысы, складной костыль, надувной протез.

«Люди добрые, помогите в немощи лейтенанту Иоганну Вайскопфу, четвертый батальон третьего танкового пачка дивизии славного лиса пустыни Эрвина Роммеля, жертве битвы при Эль-Аламейне.»

Люди добрые помогают, сочувствуют, немецкие туристы даже автограф просят. Я даю за сорок марок, жалко, что ли. Не в пример мне Агасфер на том же базаре зарабатывает гораздо меньше. Просит он еще жалостней, но слова какие, слова-то. «Люди добрые, аллах с вами, помогите в немощи лейтенанту Мойше Когану, жертве арабской агрессии на Западном берегу реки Иордан и в секторе Газа».

И вот я уже поел, а Агасфер еще вкалывает. Алим же, надо признаться, совсем свихнулся на мусульманской земле, бродит по Каиру, как трехнутый, ищет какого-то дядю или тетю. Ну, я их кормлю, но оба совершенно убеждены, что я без них, как без рук.

Танцующая попка сама пританцевала ко мне передком и проворковала по-арабски. Единственное, что я понял, это вопросительный знак на конце. Отвечать на вопросительный знак не хотелось. Я почитал для себя необязательным даже поднимать ленивый взор выше ее высокой груди. Грудь повторила вопрос по-английски. Хороша, высока, после такого сытного обеда и не преодолеть. Но молчать при даме было невежливо, поэтому я дожевал этот хашбаш, то есть бакшиш, блин, как его, бешбармак, то есть, блин, блин с перцем дожевал, рот открыл и все смертельные ветры Сахары обожгли мне то, что я открыл.

— Читэо хльебало разуль, дорогой товарышч? — промолвили терпеливые красные губки. — Гидиэ твойи тчуваки? Повар закольебался антрекот по триетьему разу жарить. Еше полста и?..

— Алейкум ас салям, — поставил я точку.

Притащился Агасфер. Отстегнул протез, принялся разминать затекшую под ним руку.

— А-ту-ту-ту-ту-ту-ту.

— Что?

— Ха аравим ямуту[60]. Всего пять фунтов за весь день. Зачем сюда приперлись? Гостеприимный Египет.

— Да ты бы еше каким-нибудь шайтаном нарядился, агрессор Коган, и пошел бы к мечети клянчить.

— Алим, зараза, чуркотня азиатская, что говорил? «Дядя, тетя, экскурсии, Тутанхамона найдем, разбогатеем» — где все это? Ты, фашистский недобиток, сколько собрал?

— Я, еврейский недобиток, собрал двести.

— Ну, — сразу развеселился вечный нахал, — живем. Эй, девочка, еше бутылочку «Кодорнью» и русской икры. Хорошая страна Египет.

Да. Хорошая река Нил делала миллионолетнее водопускание Африки в Средиземноморскую колыбель. Обезвоженная колыбель человека вымирала. На том берегу, на прежнем месте стояли потрепанные пирамиды и с них что-то смотрело на меня, но смотрело как-то неопределенно, слишком спокойно, слишком как бы после травмы, не ожидая от этой земли искомой встречи. Даже мой хитрый псевдошеф Роммель так не ждал отсюда английских танков, как не ждал я ничего. Только морщил нос от смрадного смога, только щурил глаз от солнца. Но почему же мой зрачок, как роммелевский прицел, цепляется за каждой высокой в очках брюнеткой? А Птах его знает почему?

— Алимчик не подавал признаков лучшей жизни? — прервал Агасфер.

— Что?

— Я хотел сказать, что мне подсказывают отбитые в четырнадцатом веке почки — хватит ли нам двухсот пяти фунтов расплатиться за это пиршество?

— Ерунда, лейтенант, какая, право. Посмотри в меню — в сотню уложимся. Только справа налево смотри.

— Не учи ученого. Я по-арабски учился еще при Альмохадах. Тэ-экс, тэ-экс. Девушка, еще два кофе с ликером и хорош.

Я ходил бессмысленным толкаемым странником по базарам всей Дельты, оглядывался в портовых притонах Александрии, заглядывал за грани пирамид. Но ни в одном из городов Египта не было улицы Литвина-Седого, Птах его знает почему. Почему бы этому пресненскому райфюреру было не пострелять здесь? Но столько глаз и ног заставляли обернуться и все были не те, но…

— …сот восемьдесят фунтов.

Я вернулся в сей момент. Подозрительный и неприятный мой спутник сменил очки на лупу.

— Почему пятьсот восемьдесят фунтов? Как это получилось? Ведь