Но дело было не в этом в тот раз, до выяснения способов и подробностей не успело просто дойти. А получилось, что групповой вариант не учитывал Зебрины интересы, о чем мы не подумали. Зебра — девчонка совершенно нормальная и адекватная по работе, но она все же умеет качественно расслабляться и мужчину расслаблять гораздо больше, когда одна на один. Когда нет ее стеснительного позора, в смысле, хирургического абортного шва через полживота после купейного происшествия, то есть, нет много общего света кругом, интересующихся ею голых мужчин числом более одного и сравнительного превосходства поверхностей животов других голых женщин в том же месте пространства. Поэтому Зебра закапризничала и предложила разойтись по комнатам для секса или же отделить себя от общей группы, чтобы у партнера было один с ней на один. А если надо, то потом другой с ней — тоже на один. И третий — за ради Бога, но без общего обзора.

И я, и Нинка знали, что по закону Зебра не права, но тайно каждая из нас ее понимали и не хотели бы на Дилькином месте оказаться. Я каждый раз, если окончательно откровенной быть, после того, как Дилькины страшные рубцы мне на глаза попадались, случайно или по работе, смотрела на себя в ванное зеркало намного более другими глазами, на кожу свою, руки, на живот, и в такие просмотровые моменты они мне самой нравились гораздо больше, чем обычно, когда просто глазом окидываешь без причины, между делом. Я не хочу сказать, что только такое имеющееся по сравнению с Зеброй обстоятельство заставляло меня нравиться себе и только — нет, конечно же, не только оно. Я и, вообще-то, — ничего и была раньше — ничего и сейчас так же про себя думаю: вполне отлично сложена и возраст мне, уверена, не дашь мой никогда, и происхождение не московское не угадаешь, если вопрос принципиально встанет, особенно, в последние годы, когда натаскала себя по всем видам столичного быта и современных в целом представлений о жизни вдали от родных мест. И всё бы получиться могло по Дилькиному, если б не хозяин квартиры, который был самый на вид нормальный из всех. Он запротестовал ни с того, ни с сего и заартачился.

— Нет, девчонки, — сказал клиент, — так не пойдет, для меня это не то удовлетворение будет, если не сразу вместе, а с двумя мне мало, я хочу остальных видеть в известный момент, когда кончать буду. Я еще не решил, на ком остановить выбор, я это самое только в ходе общего праздника пойму, когда в клинч войду, — он объяснял спокойно вполне и даже, как мне показалось, рассудительно, с его, конечно, клиентской точки зрения. Но я же ловила себя и на том, что мысленно возразить мне ему нечем — прав, что ни скажи в ответ, прав и все тут. Но Зебра ещё больше напряглась и на слова хозяйские не повелась, а пошла на принцип, наоборот.

— Как хотите, — спокойно, хоть и была уже нормально выпивши, стойко ответила она хозяину. — Я могу покинуть или эту часть пропустить и свою подождать, а вы как хотите, если не согласны.

Мы с Мойдодыркой переглянулись и на всякий случай для разрядки назревающего конфликта интересов сторон стали синхронно раздеваться на общем виду, а не в ванной, как делаем всегда, чтобы потом выйти готовыми, в обмотанных полотенчиках. Обе подумали, что отвлечем собрание на себя и загасим нервы у мужика и у Дильки. Но гасить не пришлось. Хозяин и не думал особенно нервничать, он согласно кивнул и спокойно ответил:

— О’кей, клади сюда семьдесят баксов и можешь быть свободна, а твои подруги останутся, — он протянул ладошку по направлению к Зебре и пристально посмотрел ей в глаза. Сейчас мне уже взор его не понравился, несмотря на имеющуюся правоту, и нам стало неуютно.

— У меня нет денег, — отказала ему Дилька, — и во-первых, не моя в том вина, а в вашем желании, а во-вторых, я еще не получила ни копейки от мамки за вас, потому что получу завтра.

Это была правда — второе ее высказывание — именно такой порядок был на нашей точке, на Ленинке, да и на Красных Воротах тоже.

Тут слово солидарности вставила голая Нинка, так как мы успели с ней окончательно раздеться и ждали, чем закончится перепалка. И она сказало совершеннейшую нелепость, которую я могла объяснить себе только дурманным порошком, втянутым ею в ванной на Павлике незадолго до начала работы:

— Мы тоже не останемся тогда, мы сегодня или вместе отдыхать решили, или вообще не отдыхать, ясно? — она при этом и не думала начать одеваться обратно, но вызывающе добавила: — И у меня нет денег никаких. — Мойдодыр кивнула на меня, так же стоящую здесь же совершенно без ничего, и уточнила злорадно: — И у нее тоже.

Ребята переглянулись между собой, но не растерянно, а по-деловому.

— Понял, — согласился кривоарбатский хозяин и задумчиво посмотрел наверх, туда, где кончалась лестница на второй этаж. — Я понял вас, девчонки, — он медленно развернулся и не спеша стал подниматься на второй уровень квартиры, — вы еще подождите немного, не уходите пока, я вернусь сейчас, — бросил он через спину, не оборачиваясь.

Мы с Нинкой продолжали стоять голыми дурами, не зная в какую сторону развернется затеянная Зеброй неприятность. Двое других ребят присели и ничего не говорили нам, никаких слов: ни ободривающих, ни с обвинительным уклоном, им просто было интересно, и они не пытались этого скрыть. Казалось, это приключение с проститутками для них гораздо привлекательней самого процесса траханья с нами, включая минет и возможный анал, даже, если и частично, не с каждой, а только с Нинкой-Мойдодыр.

— Закурить не будет? — неожиданно спросила Нинка в сторону сидевших мужиков и нервически улыбнулась. Наверное, Асланов кокс был не такой сильный по действию и не такой чистый, и Нинка начала быстро трезветь — одна медовая улитка начала быстро сползать с другой, разъединяя счастливое перетекание двух удовольствий друг в друга и наоборот.

Ребята посмотрели на неё и не ответили. Да и не нужно было уже отвечать, потому что мизансцена этого действия поменялась в один миг, когда все увидали, что хозяин спускается по лестнице обратно, с трудом сдерживая два поводка, с которых рвались вниз, опережая его, два остромордых кобеля в крапинку с мелкими, рыскающими глазками и распахнутыми челюстями. Таких я прежде не встречала, но потом уже, через время, опознала таких же в другом месте, и мне сказали там, что их породу называют стаффордширами и что эти собаки — натуральные убийцы других собак и заодно людей, если понадобится.

Понадобилось, значит, в тот раз, с нами. Собаки тянули хозяина к низу лестницы что есть сил, и ему приходилось цепляться рукой за перила, чтобы не завалиться. Жертв своих, то есть, нас с Нинкой и одетую Зебру, кобели вычислили в секунду и всю свою ярость нацелили в нашу сторону без всякого дополнительного приказа.

— Ну, что, девчонки, — снова так же, как и прежде, без нервов спросил собаковод и удлинил чуть поводки через круглую рукоять, — работаем или не работаем?

Сейчас уже молчали мы все, даже Зебра. Она словно замерла на месте и онемела. Хозяин подождал нас немного, но не дождался ничего определённого и отпустил машинку еще метра на два, так, что пёсьи головы были к нам совсем близко уже, в метрах двух, наверно, не дальше.

— Ну, тогда, будем считать, вы сами все решили, сучки, — улыбнулся он и освободил поводки так, что стаффордширы радостно взвыли, почуяв почти свободу от кожаных пут и предвкушая быструю кровь от голых, пахнущих страхом тел, кинулись вперед окончательно с целью порвать нас на куски. И это было так страшно, что я зажмурилась и приготовилась к дикой и рваной боли, но не знала, откуда она начнется, с ног или с шеи, а тихая Нинка задрожала и, присев на корточки, отвернулась к собакам спиной. Машинку свою, регулирующую, собачник этот херов защелкнул, когда до нас оставалось сантиметров по пятнадцать: что — до моих ног, что — до Нинкиной, присевшей на корточки, спины. И поэтому у нас не получилось в тот момент хорошо рассмотреть, как Зебра не сдвинулась с места, где стояла, а теперь я уже думаю, что тогда она и не моргнула даже, потому что внезапно все вокруг изменилось, вся картина у мужика этого с псами и их отвратительного над нами превосходства.