— Дай-ка мне попробовать, — в голосе его прозвучала ревность.

— А чего молчишь? Ты сиди-сиди, — сказал он встававшему Домрачёву и протянул ему удочку, — на вот.

Степан Фёдорович обеими руками осторожно взял удилище и так крепко вцепился в него, будто держал не удочку над прорубью, а оголённый провод над бассейном. Невзирая на слова Гены, он надеялся, что ему удастся выловить щуку. Отчего-то не верилось ему, что такой крупный и опасный хищник водится в мелких заводях, в грязи.

— Дядя Жора — тот рыбак отличный был, — сказал Гена.

— Хорошо рыбалил, да?

— О-о, не то слово, — задумчиво ответил Гена. — Меня пару раз с собой брал. У него лодка же была надувная. Теперь уж утащили, гады, — прошипел он. — Ну вот, выплывем на середину озера, и, помню, такой он весь серьёзный был на рыбалке-то. Ну вот, выплывем с ним: он сам молчит, не шелохнётся — и меня неволит. Уставится, помню, на поплавок и не сводит взгляда. Рыба, сам понимаешь, не каждую минуту клюёт, а он, дядька-то твой, мог по одному лишь поплавку вычислить, что за рыба поклёвывает, по движению-то поплавка. Он всё на карпа ходил. Нравилась ему эта рыба: видел если, что не карп клюёт, — не подсекал. — Так прямо по поплавку и вычислял? — недоверчиво спросил Домрачёв. — Ну я ж тебе говорю: да, так и вычислял. С ним на рыбалку, конечно, лучше бы не ходить. Это у нас с тобой веселье, водка. А у него ж, ты что, — покачав головой, с уважением сказал Гена, — это процесс такой, серьёзный.

— Клюёт? — поинтересовался Домрачёв положением своего поплавка.

— Да нет, — сухо отвечал Гена. — Клевать будет — поймёшь. Он утонет, поплавок-то. — А с плотвой-то твоей что делать? — спросил Степан Фёдорович, уже свыкшись с мыслью, что он вытащит щуку и ни что иное. — Солить?

— Почему ж солить? Не только: и уху сварить можно, и пожарить — всё можно. — Мне, Ген, — разоткровенничался Степан Фёдорович, — так что-то щуки захотелось попробовать. Заинтересовал ты меня. — Да что тебе щука эта? — развёл руками Гена. — Говорю же: невкусная это рыба, невкусная.

— Ну я бы так, в качестве экзотики, — заскромничал Домрачёв. — Просто бы попробовать, что это такое. Ловят её у вас зимой? — Ловят, ловят, — уверенно заговорил Гена. — Но у нас, Степан, не принято рыбой торговать. Что сам поймаешь, то и везёшь домой, — поняв, что имеет в виду Домрачёв, быстро затараторил он.

— Да я не за то, — махнул рукой Домрачёв, удовлетворённый ответом.

Ему лишь хотелось уточнить, водится ли щука в этом озере. И с этими мыслями он стал ещё пристальнее следить за поплавком, мёртвой хваткой вцепившись в удочку красными, окоченевшими руками.

— У тебя, Степан, руки-то ещё не замёрзли? — Гена взглянул на сухие руки Степана Фёдоровича, покрытые толстыми венами.

— Нормально, нормально, терпимо, — перед Домрачёвым стояла цель, от которой он ни за что не намеревался отступать.

— Ты как после кладбища-то? — чуть ли ни шёпотом спросил Гена. — Ничего? Нормально?

— Да вроде ничего, — застеснялся Степан Фёдорович и раздразнился: не нравилось ему, что его сбивают с мысли о щуке. — Я, право, не знаю, что на меня нашло. Перед Катериной, скажу тебе по правде, стыдно мне.

— Что ты, что ты, дорогой! — Гена стал горячо разуверять Степана Фёдоровича. — Она только счастлива была, что ты так живо отреагировал. Она ж, вишь, как к тебе, с нежностью? Думаешь, у ней это так просто? Э, не-е-ет. Я сам такой ласки от неё иной раз не получаю.

— Правда? — отвлёкся от щуки Домрачёв.

Сердце его гулко застучало в висках.

— Конечно, — уверенно сказал Гена. — Я, мужик, и то растрогался весь: чуть слезу не пустил. Так что всё хорошо. Не стыдись.

Домрачёв молча, с унылой улыбкой на губах закивал.

— Клюёт! — неожиданно вскричал Гена. — Клюёт, Степан!

Напуганный Домрачёв, резко дёрнув, вскочил и потянул за удочку. Леска стала скручиваться с катушки, и, не зная, что делать, он схватился за леску и снова потянул.

— Катушку крути, катушку! — волновался Гена, но Домрачёв, даже не попытавшись, всё тянул за леску то правой, то левой рукой.

Гена махнул на него и начал с интересом следить за новым другом.

Тянулось тяжело. Степан Фёдорович уже ясно представлял острое рыло побеждённой щуки и, улыбаясь, невольно хихикал. Из лунки показался рыбий нос. Как только это случилось, Домрачёв, взвизгнув, дёрнул за леску, и рыба, подлетев вверх метров на шесть, упала на лёд. На крюке осталась висеть её окровавленная губа. Домрачёв побежал за рыбой, крича на ходу: — Щука! Щука!

Гена пренебрежительно смеялся и кричал ему вслед: — Какая тебе щука? Окунь это, поди! — в тоне Гены ощущалось лёгкое волнение. Он побаивался того, что рыба и вправду окажется щукой, но, увидев разочарованное лицо Домрачёва, с успокоением улыбнулся.

Степан Фёдорович, брезгуя брать в руки рыбу, допинал едва живого окуня с острыми плавниками до дохлой плотвы и с побеждённым, но радостным лицом сел на место.

— Кто ж это будет? — спросил он Гену.

— Щука, Степан, щука, — злорадствовал Гена.

Так, за разговорами, рыбалкой и выпивкой, провели они чуть меньше двух часов. За всё время выловили ещё две плотвы. Вытянул их Гена. Домрачёв ещё дважды закидывал удочку, надеясь поймать щуку, но его опарышей склёвывали прежде, чем он дёргал. Он был бы рад ещё половить рыбу, но руки без перчаток окоченели, а пальцы едва сжимали удилище. После четвёртой рюмки Степан Фёдорович позабыл о щуке, думая только об окуне. Думал о том, как они принесут улов домой, как Гена объявит всем, что окуня поймал не кто иной, как Домрачёв, как Нина удивится его рыболовным способностям, как Катерина будет хвалить вкус жареного окуня, а, когда она спросит гостя, почему он сам не ест, он спокойно ответит, что рыбу кушать не любит, а любит её ловить.

Едва солнце скрылось за холмами и розовое небо начало холоднеть, пьяные, радостные и довольные, они засобирались домой. Когда все снасти были собраны, Гена вытащил из сумки термос с чуть тёплым чаем, налил его в крышку и протянул её Степану Фёдоровичу:

— На, погрейся чуток.

Когда дошли до «Газели», руки Домрачёва успели отогреться теплом кружки, и он уже мог управлять пальцами. Рыбаки закинули в пустой салон вещи, полиэтиленовый пакет с уловом и засобирались уезжать. Они были пьяны изрядно.

Степан Фёдорович снял машину с ручника и стал трогаться, но, видимо, слишком резко бросил сцепление, и машину сначала затрясло, а потом она и вовсе заглохла, быстро покатившись вниз. Он не успел испугаться, как вдруг почувствовал, что «Газель» остановилась. Степан вытер холодный пот со лба, с облегчением вздохнул и, улыбаясь, посмотрел на Гену, широко разинувшего глаза.

— Вовремя затормозил, а то б укатились с тобой, — не без самодовольства сказал Домрачёв.

— Поехали давай, — недовольно ответил Гена.