местных силачей — своих братьев — и родители примирились. В другом рассказе старая жена отомстила новой, обварив ее кипятком.

Оригинальные рассказы о невинно гонимых у азиатских эскимосов собраны Е. С. Рубцовой[40]:

Охотник на китов, желая извести двух дочерей, для этого морил их голодом, но мать тайно подкармливала девочек, и они не умирали. Тогда отец посадил их в мешок и бросил в воду. Их прибило к берегу, там они увидели череп великана и вошли в него. В черепе была байдара, которая привезла детей в страну, где их удочерила бездетная старушка.

Девочку и мальчика с острова Св. Лаврентия похитили люди из селения Чаплино. Девочку они продали чукче-оленеводу. Она бежала от него, попала к медведице и жила некоторое время в ее берлоге. Медведица дала девочке свою шкуру; надев ее, девочка напугала «чаплинских». Ночью ей приснилась байдара с острова Св. Лаврентия. Проснувшись, она действительно увидела байдару и вернулась на ней домой. В другой раз девочке приснилась женщина, которая готовила угощение для китового праздника. Женщина дала ей кусок мяса, а наутро девочка нашла на берегу китовую тушу. Потом она вышла замуж и научила мужа привлекать китов.

Подобные рассказы о невинно гонимых есть и в чукотском фольклоре. В частности, у чукчей широко распространен рассказ о прогнанной жене, нашедшей приют у медведицы: двоеженец выгнал старую жену в тундру. Она провела зиму в берлоге медведя, который научил ее магическим путем добывать ценные меха и пищу. Муж вернулся к ней, а младшую жену выгнал. В другом варианте муж покидает жену во время голода и женится на «женщине — горное эхо»; к нему приходит удача в охоте на медведей. Старая жена превратилась в медведицу и убила его[41]. В третьем варианте[42] женщина, оставленная мужем в тундре умирать голодной смертью, привлекает внимание «лунного человека» (или «солнечного человека»). Он женится на ней.

Сказки о прогнанной жене представляют своеобразную «женскую параллель» сказкам о бедном сиротке.

Отметим еще раз, что формирование волшебной сказки в недрах первобытного фольклора сопровождается развитием темы невинно гонимых. Появление темы невинно гонимых знаменует ослабление пронизывающего первобытный фольклор пафоса борьбы с природой и перенесение интереса на взаимоотношения людей. Развитие этой темы необычайно обострило «сопереживание» слушателя сказки. Все рассказы о невинно гонимых в той или иной степени имеют социальный смысл, отражают определенные исторические процессы. Всегда существовали жены, покинутые мужьями, это психологически-бытовая ситуация. Но в родовом обществе при парном браке женщина, поссорившись с мужем, возвращается в свой род вместе с детьми, и никакая голодная смерть в тундре ей не угрожает, особенно в эпоху господства материнского рода (когда муж переходил в род жены). Судьба покинутой жены становится трагичной только в связи с развитием патриархальных тенденций и вытеснением рода семьей. Поэтому коллизия сказки о прогнанной жене имеет общечеловеческий характер, и для появления и существования ее необходимы были определенные социально-исторические условия. Трагизм положения покинутой женщины сказка видит не в психологических переживаниях героини, чувство которой отвергнуто (психологические переживания вообще не изображаются в архаических формах фольклора), а в том, что она оказывается в тяжелом экономическом положении. Лишенная поддержки мужа — охотника-добытчика и родичей, она с детьми обречена на голодную смерть. Общественная мораль предписывает осуждать мужа покинутой женщины. Его эгоистический поступок нарушает первобытно-демократические принципы, поэтому обездоленная женщина в сказке получает чудесную помощь и мстит мужу. Мечта о справедливых отношениях выражается в счастливом финале сказки.

Социальная коллизия не исчерпывает содержание рассказов о невинно гонимых, не всякий невинно гонимый — социально обездоленный. Напротив, в этих рассказах в самой общей форме выражаются человеческие беды и мечты о счастливой судьбе. Мы хотим показать, как это вечное содержание возникает и развивается в конкретно-исторической форме. Социальная насыщенность и общественная значимость темы объясняют то, что сказки о бедном сиротке, в которых наиболее отчетливо отразился распад родовых отношений, оказались и самыми популярными рассказами о невинно гонимых. Социально-историческая конкретность образа бедного сиротки способствовала наиболее глубокому выражению сочувствия обездоленному, протеста против складывающихся антагонистических отношений в обществе.

Богораз-Тан высказал предположение, что образ сироты генетически восходит к образу бедного тюленчика, о котором рассказывается в чукотской сказке. Тюленчик, сын Ворона, сватается в нескольких селениях, но девушки издеваются над ним, разрезают ему кожу на спине. В финале сказки тюленчик превращается в красавца и женится на той единственной, которая его не отвергла. Сказка о тюленчике восходит к рассказам тотемистического происхождения о браке со зверем (типа чукотского сказания о женихе — китовой голове).

Однако собранный нами материал указывает скорее на то, что сказки о сиротке выросли из бытовых преданий (как и большинство других рассказов о невинно гонимых), и дошедшая до нас редакция рассказа о тюленчике возникла в результате влияния рассказов о невинно гонимых на традиционный сюжет первобытного фольклора.

Перейдем к обзору сказок о бедном сиротке[43]. В фольклоре эскимосов и чукчей (особенно приморских) их очень много. Одни сказки целиком посвящены описанию незаслуженных гонений бедного сиротки и его торжества над недругами, в других рассказах только вначале упоминается, что герой был сиротой, а дальше о его особом униженном состоянии ничего не говорится. Есть сказки с аналогичными сюжетами, где образ сироты отсутствует. Это свидетельствует, возможно, о постепенном проникновении социально-бытовой темы бедного сиротки в широкий круг сюжетов, о частичной циклизации вокруг этого образа формирующейся волшебной сказки.

В некоторых вариантах, записанных у азиатских эскимосов в советское время и вошедших в сборник Рубцовой, отражены изменившиеся условия жизни: сироту не обижают, когда у него нет еды, другие делятся с ним[44]. Но в сказках гренландских и аляскинских эскимосов, записанных Хольтведом и Гиммельгебером примерно в то же время, дурное обращение соплеменников с сироткой описывается детально. Эти факты подтверждают глубокий социальный смысл образа бедного сироты в эскимосском народном творчестве.

Сирота обычно живет с сестрой и старой бабкой. Иногда о нем заботится дед (усыновление сирот дедом и бабкой было у эскимосов частым явлением). Дед, живущий в другом месте, посылает внуку тюленьи туши. Тот долго не догадывается, кто его благодетель[45]. Бабка делает чудесный гарпун мальчику, и он бьет им тюленей в проруби. Сирота угощает мясом только того человека, который однажды пожалел его и дал еды. Все остальные жители поселка умирают от голода. Иногда сироте помогают духи — помощники бабки. Они приносят мясо, пока бабка и внук спят[46]. В рассказе азиатских эскимосов дух воскрешает сироту и наделяет его физической и магической силой, «чтобы быть богатым, чтобы