Она опустила взгляд на лицо Марисоль: смуглая кожа стала ярко-красной. Дышит ли она? Роуз не знала.

Следовало быстро что-то предпринять. Она сняла с себя куртку и вязаную шапку, накрыла курткой грудь Марисоль, надела шапку ей на голову и наконец легла сверху. Надо ее согреть.

Казалось, прошло несколько часов, а Роуз все разговаривала с Марисоль. Марисоль, ты не можешь умереть… не можешь!

Девочка сняла ботинки, стянула свои шерстяные носки и обернула их вокруг шеи Марисоль. Вскоре она услышала шелест шин. Стукнула дверь.

– Боже милостивый, Роуз, что у нас тут?

– Марисоль. Ее зовут Марисоль.

– Она приходит в себя.

Доктор Сигер наклонился над Марисоль, которая что-то шептала по-испански. Он осторожно открыл ей веко и посмотрел на глаз.

– Зрачки в норме. Капельница почти закончилась. Посмотрим, получится ли у нас заставить ее сделать еще несколько глотков горячего чая. Бетти, можешь помочь ей привстать?

Бетти подошла и подняла ее. Доктор Сигер, врач Розалинды и ее давний друг, был почти так же стар, как и сама Розалинда, и выглядел, будто едва смог поднять чашку, которую держал в руках. Даже когда он не наклонялся, все равно казался сгорбленным. Его трость стояла в углу спальни Роуз, где Марисоль положили на двухместную кровать под одеяло с электрообогревом.

Глаза Марисоль широко открылись.

– Марисоль, это я, Роуз!

Марисоль слабо улыбнулась.

– ¡Bueno[10]! Марисоль, – сказал доктор Сигер и нежно похлопал ее по руке. – Hace mucho frío aquí[11].

В глазах Марисоль вдруг появилась тревога. Она отвернулась.

– No hay nada que temer. Cálmate, cálmate[12].

Теперь он обратился к Розалинде:

– Не могли бы вы с Роуз и Бетти оставить меня наедине с Марисоль на пару минут?

– Я хочу остаться, – отчаянно сказала Роуз.

– Конечно, конечно. Хорошо, когда подруга рядом. Но я буду говорить по-испански.

– Чарли, я и не думала, что ты знаешь испанский, – сказала Розалинда. – Оставляю ее на тебя.

Они вместе с Бетти вышли из спальни.

Роуз не поняла ни слова из сказанного. Лишь увидела, что Марисоль заплакала. Несколько раз она повторяла слова No puedo nada[13]. Наконец доктор Сигер похлопал ее по голове, наклонился и легонько поцеловал в макушку:

– Vaya con Dios, Marisol[14].

– Gracias[15], сеньор доктор.

В дверь спальни Розалинды постучали. Хотя худощавое тело доктора Сигера вряд ли весило больше ста двадцати фунтов, он грузно оперся на трость и глубоко вздохнул.

– Ну? – спросила Розалинда.

Он помолчал минутку, а потом ответил:

– Марисоль – та, кем был когда-то я.

– Кем, Чарли?

– У нее нет документов.

– Нет документов? О чем ты говоришь?

– Некоторые называют таких людей нелегальными иммигрантами, чужими.

– Она ребенок, одноклассница Роуз.

Глаза Роуз перебегали с бабушки на старого врача.

– Да, и я приехал сюда… Так, когда же это было? В 1948 году, из Аргентины.

– Я думала, ты немец, немецкий еврей.

– Да, но мои родители бежали из Германии незадолго до войны, когда я был маленький. Уехали в Южную Америку. Потом привезли меня сюда, без документов, как иммигранта. – Он бросил взгляд на Роуз. – Знаю, сейчас дети при слове «чужие» первым делом вспоминают пришельцев с Марса. Не меня. Не Марисоль.

– Нет, я знаю о чужих и нелегальных иммигрантах. Так вот кто такая Марисоль?

– Да, но у нее ситуация гораздо хуже, чем была у меня. Она в прямом смысле рабыня в ресторане «Маленький Китай». Она платит им за аренду своей спальни, где вместе с ней живут еще девять-десять других женщин. Эту аренду вычитают из ее мизерной зарплаты. Она должна откупиться от койота, который переправил ее через границу США с Мексикой после долгого-долгого путешествия из Боливии.

– Койот! – воскликнули хором Роуз с бабушкой. – Так называют проводников через границу, которые переправляют мигрантов.

– Как она добралась до границы? – спросила Роуз.

– В основном пешком. – Он сделал паузу. – Или на крыше поезда.

– Что? – охнула она.

– Марисоль приехала сюда искать маму, которая уехала несколько лет назад на заработки и работала здесь. Она отправляла деньги домой, но потом они перестали приходить. Марисоль не знает, где ее мать, но думает, что в Иллинойсе или Индиане. В любом случае, если Марисоль не заплатит проводнику, они примут ответные меры в отношении семьи, которую она оставила в Боливии: тети, бабушки и младшей сестры. Это безвыходная ситуация.

– Нет ничего безвыходного, – отчаянно сказала Розалинда. – Разве мы не можем как-нибудь получить для нее легальный статус?

Это был один из тех редких случаев, когда ум Розалинды почти искрил от концентрации внимания.

– Это займет много времени. Вы должны понять, что такие иммигранты живут в скрытом мире. Они не имеют прав почти ни на что. Если Марисоль обнаружат, ей будет грозить предварительное заключение.

– Заключение? Как в тюрьме?

– Не настолько серьезное, но она не сможет ходить в школу. Это запрещено. А девочка очень хочет учиться.

– О господи… о господи. – Розалинда покачала головой. – Но разве мы не можем просто расплатиться с койотами и забрать ее документы, паспорт и синюю карту?

– Зеленую карту, бабушка.

– Неважно. Мы можем что-нибудь сделать? – спросила Розалинда.

– Тебе понадобится адвокат. Сэм Голд хорошо справляется с проблемами иммигрантов. Возможно, он тот, кто тебе нужен.

– Мистер Голд! – воскликнула Роуз. – Вы имеете в виду отца Сьюзан Голд?

– Да, полагаю, его дочь зовут Сьюзан.

* * *

Когда Роуз вернулась к себе в спальню, Марисоль спокойно спала. Она была очень красивая. Каштановые волосы рассыпались по подушке блестящими кудрями, как волны темного моря. Марисоль проделала такой долгий путь и все же, приехав сюда, не нашла ничего, кроме неприятностей, проводников через границу и рабства!