– Как насчет тебя? Кого предпочитаешь ты? – обратился ко мне блондин.

Я и теперь не знаю, как набралась храбрости. Не обращая внимания на обоих мальчиков, я посмотрела на Баса, сидевшего на скамейке. Солнечный свет падал на его темно-рыжие волосы.

– Мне нравятся рыжие, – ответила я и покраснела.

Как я первый раз поцеловалась с Басом.

Ему было шестнадцать, мне пятнадцать. Это случилось после нашего первого настоящего похода в кино, когда я не взяла с собой «дуэнью» Элсбет. За одну улицу до моего дома я предложила слезть с велосипедов и пойти пешком. При этом я сослалась на чудесную погоду. Однако на самом деле мне хотелось какое-то время побыть с ним наедине – там, где мои родители не могут увидеть нас из окна.

– У тебя что-то в волосах, – сказал он.

Я позволила ему коснуться моих волос, хотя знала, что в них ничего нет. А когда он поцеловал меня, то уронил свой велосипед. Велосипед с грохотом упал на землю, и мы оба засмеялись.

Как я видела Баса в последний раз.

Ему было семнадцать, мне шестнадцать.

Наступил вечер. Мои родители тоже были приглашены на его прощальную вечеринку, но они уже ушли. Мама сказала, что я могу побыть еще один час, так как мы с Элсбет пойдем домой вместе. Мы с Басом без конца целовались в темном углу столовой, пока не кончился мой час. Я никогда не забуду его руку на стекле, когда он смотрел на меня из окна…

На самом деле все было не так.

Я не готова вспоминать о том, как видела Баса в последний раз.

Среда

– Как же так! – Фру де Врис с разочарованным видом качает головой. – Я просила «Аматерз».

Я смотрю на зеленую с белым пачку сигарет, пытаясь изобразить скорбь. На самом деле мне хочется дать фру де Врис пощечину. Я достала для нее две пачки сигарет. Да, в 1943 году, в нашей стране абсурда, мне удалось достать две пачки сигарет. Сигареты, а не просто папиросную бумагу и табак для самокруток. Настоящие сигареты! А она еще недовольна, что они не того сорта!

– Я не смогла достать этот сорт, фру де Врис. Мне жаль. Я пыталась.

– Честно говоря, у вас такой вид, словно я попросила луну с неба. Не понимаю, в чем проблема. Я записала, что именно мне нужно.

Она действительно хочет луну с неба. Мне пришлось обратиться к четырем контактам. В конце концов я раздобыла сигареты у женщины, получившей их у немецкого солдата. Она говорит, что он ее бойфренд и дает ей сигареты. А думаю, что она их украла. А еще я думаю, что он вовсе не ее бойфренд и просто платит ей за услуги в постели. Но я не задаю вопросов. Я обращаюсь к этой женщине, только когда нет других вариантов.

У меня пульсирует кровь в висках. Огорчения фру де Врис вызывают только смех: они такие пустяковые по сравнению с проблемами других людей. Один из близнецов отчаянно тянет фру де Врис за юбку. Другой, у которого весьма шкодливый вид, пытается сунуть голову в сумку, чтобы посмотреть, что еще я принесла.

– Прекрати! – строго говорит фру де Врис тому, что тянет ее за юбку. – Мы будем пить чай, как только уйдет Ханнеке.

– Фру де Врис! – Я хочу вернуть ее к теме и применяю одну уловку. – Если вы не хотите эти сигареты, я легко найду того, кто захочет.

Минутная стрелка на высоких напольных часах переходит на следующее деление. Мне пора быть в другом месте.

– Нет! – Она хватает сигареты и прижимает к груди. Только теперь она осознала, что я не обязана их отдавать и она может остаться без них. – Я возьму. Я просто думала… Если бы были какие-нибудь другие…

Что она думала? Что я хлопну себя по лбу и воскликну:

– Ну, конечно! Я совсем забыла, что у меня есть тот сорт, который вы хотите. Просто я прятала их от вас.

– Мама, здесь слишком много народу, – говорит шкодливый близнец, пристально глядя на меня и показывая язык. – Мне не нравится, что здесь столько народу.

– Я уже ухожу, – заверяю я. Ужасный ребенок!

Я могла бы поступить в Муниципальный университет Амстердама, если бы не началась война. Но я бы не стала серьезно относиться к занятиям. Я бы просто проводила в университете время, пока мать Баса не решилась бы наконец отдать ему обручальное кольцо его бабушки. Бас тоже поступил бы в этот университет. Что бы он изучал? Он никогда не говорил о своих мечтах относительно карьеры. Он был не из тех, кто заглядывает вперед. И я не могу представить себе взрослого Баса. В моей памяти ему всегда будет семнадцать. Это и беспокоит меня, и успокаивает.

Здания университета разбросаны по всему городу. Но все знают Агнитенкапел[10]. Это одно из самых старых зданий в Амстердаме – часовня пятнадцатого века. Адрес, который дал мне Олли, на той же улице.

Я собиралась переодеться перед тем, как отправиться на встречу. Туманные воспоминания подсказывали, что на вечеринку нужно прийти нарядной. Но фру де Врис задержала меня, и теперь уже нет времени. На мне розовато-лиловое шерстяное платье, доставшееся от Элсбет. Оно хорошо сидит, но цвет такой мерзкий, что мы с Элсбет называли его просто «Миндалины». Это платье ей подарила бабушка. Элсбет обрадовалась, когда оно стало ей мало, и сразу же отдала мне. Оно служило нам постоянной темой для шуток. Но наконец это платье пригодилось, так как сейчас трудно купить новую одежду. Я ношу все, что нормально сидит. Даже самые уродливые вещи. Даже те, что напоминают о лучших временах.

В клубе ужинов будет полно мальчиков, которые, как и Олли, изучают архитектуру. Их карманы окажутся набиты огрызками карандашей. А еще там будут девушки, цитирующие философов, о которых я никогда не слыхала. Изредка я сталкиваюсь с кем-нибудь из старых друзей, которые поступили в колледж. И тогда у меня возникает комплекс неполноценности. Но, в отличие от меня, ни один из них не выжил бы в тяжелых условиях. Я принимаю боевую стойку, перед тем как постучать в дверь клуба Олли.

Олли наблюдает из окна за входной дверью. Когда он ее открывает, я предъявляю банку с пикулями. Я собиралась принести что-нибудь посущественнее, но не хватило времени. Поэтому я захватила с собой консервированные пикули, которые тайно преподнес мне сегодня бакалейщик. В любом случае никто в моей семье их не любит.

Вопреки моим ожиданиям, Олли не в пиджаке и не при галстуке. У него еще менее презентабельный вид, чем у меня. Рубашка с закатанными рукавами испачкана графитом, как будто он провел весь день за кульманом.

– Добро пожаловать, – сдержанно произносит он, и это заставляет меня усомниться, действительно ли мне рады.

Он жестом приглашает войти в маленькую холостяцкую квартиру. В одном конце комнаты – диван и пара стульев. Напротив – кухонька, в которой сушатся на прилавке разномастные чашки. В комнате всего два человека. У одного юноши полные губы и тяжелые веки; второй красив, с волнистыми волосами. Последний похож на американскую кинозвезду Уильяма Холдена. Оба пьют чай или эрзац из надтреснутых чашек.