Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Что значит – без себя? – осведомился Дима.
– Ты возьмешь новое имя, фамилию, отчество – это второе условие. Да, мы требуем отказаться и от себя! Таков твой взнос в выигрыш. Еще раз повторяю: в прежние сараи – ни ногой, прежние связи – долой!
Неожиданно Фрида уселась на подлокотник его кресла, наклонила голову к своему плечу, заглянув в лицо Димы и, что стало тоже неожиданностью для него, заговорила тоном, полным сочувствия, искренне:
– Не думай, что быть богатым – просто, ты даже не представляешь, как изменят твою жизнь деньги… Дело не в уровне обрушившегося достатка, даже не в том, что внутри тебя наступят изменения, а они наступят, да-да! Дело в том, что тобой деньги станут управлять. Справиться с такой нагрузкой будет очень сложно, не исключено, что деньги раздавят тебя… но это тоже твоя плата за чудо. Если выстоишь в схватке с ними – честь и хвала тебе, это удается единицам.
– Прислугу мы заберем, – напомнил ей Юрий Васильевич.
– Да, – кивнула она, выпрямившись и снова взяв жесткий тон. – И это не обсуждается. Мы учли, что тебе предстоит многому научиться, поэтому с тобой останется Гектор. Он поможет адаптироваться, нанять прислугу, научит водить автомобиль и проконсультирует в случае надобности по другим вопросам. Но недолго! Гектор тоже наш и вернется к нам. Мы не хотим терять своих людей, сейчас найти преданных и честных практически невозможно, позже ты сам в этом убедишься.
– С мамой я тоже должен расстаться?
– Мм? – развернулась Фрида к Юрию Васильевичу, попав в тупик. – С мамой ему тоже расстаться?
– С мамой? – озадачился тот, видимо, данный пункт не обсуждался. – Мама пусть живет в Сургуте, достаточно с ней созваниваться.
– Это жестоко, – вздохнула добрая Фрида. – Но хотя бы навещать он может ее? Это все-таки мама…
– Насколько я в курсе, Дмитрий не стремился навещать ее. Сколько лет он не был в Сургуте? Три, четыре года?
– Но туда очень далеко ехать, кучу денег нужно на один билет, – встала на защиту парня Фрида. – Где ему было взять столько?
– Ладно, – быстро сдался Юрий Васильевич. – Пусть не ездит столько же лет, сколько не был в Сургуте – четыре года. Это будет наказанием ему за пренебрежительное отношение к родной матери. Я так хочу.
– Ты очень благородный, – растаяла Фрида, затем протянула Дмитрию договор, который тот взял. – Ну, вот и все. Как видишь, с твоей стороны жертвы мизерные… А почему ты читаешь договор с конца?
Действительно, Дима начал читать с последней страницы, взглянув на женщину, он усмехнулся:
– Да как-то случайно на вечеринке познакомился с юристом, он научил. Говорил, что, читая договор с первой страницы, глаза быстро замыливаются, мозг к концу не в состоянии усваивать хитрые юридические обороты, а самое важное пишется в конце и часто – мелким шрифтом.
– О! Юрий Васильевич, нам повезло, не дурак попался, – обрадовалась она. – Да ради бога, можешь взять договор домой, изучить его вдоль и поперек. Учти, заверять будем у нотариуса, чтоб все по закону было. Мы даем три дня на размышление, не больше.
– А если откажусь?
– Каков бы ни был выбор – он твой, – ничуть не расстроилась она.
– Другого Диму найдем, – небрежно бросил Юрий Васильевич.
Действительно, другого найдут и, безусловно, сговорчивей.
– Ты свободен, – сказала Фрида. – Тебя отвезет Гектор.
Она вышла его проводить, вид у нее стал скучающий, но Дима, прежде чем сесть в машину, задал мучивший его вопрос:
– Юрию Васильевичу не жало отдавать все это?
– Жалко, ну и что? – пожала она плечами со смешком. – Дело чести, дружок, дело чести. Это щекочущее ощущение – честь, оно бодрит, держит в тонусе, но, как ни странно, подводит. В переводе с русского на русский это рамки, ограничения… ну, когда не можешь поступить иначе, чем предписано кодексом чести. Очень сложная штука. И тяжелая. Я пробовала… но у меня столько слабостей… Да не переживай ты, глупый, Юрий Васильевич миллиардер, так что тебе достанется малая часть… Но я довольна, что проучила его.
– Проучила? – поднял он брови. – Как?
– Не твое дело. Садись и помни: три дня!
В ту ночь он уснул поздно… нет, уже было рано. Уснул, перебирая в памяти странный вечер, изобиловавший соблазнами – аж дух захватывало и щекотало в горле. Искушение было слишком велико, а на плече мирно посапывала Людаша, ее Дима любил искренне и нежно, она и перевесила. Тогда и уснул со спокойной душой – когда принял окончательное решение отказаться от заманухи, которая может стать дороже миллионов.
Утром они завтракали весело, шумно, с шутками и смехом, Дима не ушел от себя, он, приняв решение, вернулся к себе. И это классно! Он ощущал невероятное облегчение, сравнимое разве что с подвигом, и, что совсем необъяснимо, чувствовал себя счастливым. Потом оба помчались на свои работы, как всегда – времени не хватало, потому бегом.
В сарае, как назвала автомойку Фрида, Дима переоделся, открыл сумку, чтобы кинуть туда ручные часы и портмоне, а там… договор в прозрачной папке. Клиентов не было, поэтому он взял договор и сел читать ради прикола. Ну и пункты… Смешно, ей-богу.
– Больные! – хохотнул Дима и кинул договор назад в сумку, так как сразу два автомобиля подъехали к автомойке.
Однако день не шел своим чередом, взгляд Димы то и дело попадал на сумку, случайно или закономерно, но договор стал приманкой. Он как будто зомбировал молодого человека прямо из сумки: возьми меня и перечитай, что с того, если ты еще разок пробежишься глазами по скупым строчкам, что плохого получишь? Времени не было. Оно появилось только в троллейбусе, на задней площадке, Дима прочел договор, ставший реальной отравой. Его в пот бросило, стало подташнивать, стоило запустить в душу сомнение: а вдруг все серьезно? Ведь похоже – серьезно! Если б он был нужен кому-то на запчасти, его увезли бы без шума еще вчера! И давило на мозг: дом, бизнес, счет в банке, роскошная машина – все твое… твое…
– Глупости, – уговаривал себя он, снова засовывая договор в сумку.
Когда Дима вышел на проспект и заметил урну, появилось жгучее желание выкинуть бумаги вместе с папкой, нет, для верности порвать и выкинуть, чтобы заглушить искушение. А внутренний голос нашептывал: выкинуть всегда