Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Сказать, что меня все появившиеся слухи сильно раздражали, не могу. Скорее они меня забавляли. Я даже порой подыгрывала, зная, что за мной наблюдают, – возьму и демонстративно положу голову на плечо моему давнему знакомому. И на следующий день уже все говорят, что у ме- ня очередной роман. Я, можно сказать, умышленно подли- вала масла в огонь.
А Миши мне очень недоставало. Мне все время сообщали, как он там в Югославии играет, у кого выиграл, сколько у него очков. Но я, как уже упоминала, в этом не разбиралась. Говорили, что у него реальные шансы стать претендентом на звание чемпиона мира, на что я любила отвечать: “Мне гораздо важнее, что он претендент на звание моего мужа”.
И вот однажды утром я получила письмо из Югославии… Вообще-то Миша не любил писать письма. Он предпочитал телефонные разговоры. Не любил писать – и все. У меня сохранились всего два Мишиных письма: одно из Югославии и второе, которое я получила от него в ответ на мое письмо, где я просила у него официального развода. Интересно, что когда мы с сыном много лет спустя уезжали из Советского Союза, о чем речь будет ниже, таможенники, роясь в нашем багаже, наткнулись на эти письма и с большим интересом прочли их вслух, а потом сказали, что письма вывозу не подлежат, так как являются “историческими документами”. Гера незаметно взял у них эти письма и спрятал в нагрудный карман. Уже когда мы прошли пограничный контроль, он протянул мне письма и сказал: “Не потеряй! Это исторические документы”.
С некоторыми сокращениями привожу Мишино письмо из Загреба. Мне иногда кажется, что не было никогда того хо- лостого безмятежного времени, что все это из какого-то дав- него фильма, в котором даже и не мы играли главные роли…
“Добрый день, любимочка моя!
Наконец-то я снова получил от тебя весточку. Это ужасно – время тянется до того медленно, что просто не представляешь себе оставшихся 18-19 дней. А еще предлагают участникам турнира на недельку после турнира в Белграде выступить с сеансами. Когда мне Рогозин сказал об этом, я сообщил, что 4-го у Саллиньки (это имя уже известно!) день рождения, и я должен быть дома. Правда, там ма- ленькие нелады с расписанием самолетов. Есть один самолет 31-го октября, но, кажется, на него я не успеваю, так как в этот же деньофициальное закрытие турнира. А потом прямой Белград-Львов-Москва летит только 4-го. Если придется лететь этим самолетом, то придется тебе родиться на денек (ну, всего лишь один маленький денек) позже.
А как насчет идеи – этот вечер быть в Москве?! Еще есть две возможности.
1). Есть маршрут Белград-Будапешт и потом Будапешт- Москва на ТУ-104. Когда летит этот самолет – еще неизвестно.
И 2). Я не знаю, но, возможно, во Львове смогу проститься со всей честной компанией и оттуда полететь (кстати, через Вильнюс) прямо домой. Тогда я успею как раз вовремя.
Любимый мой Салюнчик! Как ты там без меня?..
…Я никогда не подозревал, что можно так соскучиться, хо- тя на турнирах играл, слава Богу, уже порядочно. Моя, только моя любовь, правда? Но ничего, девочка, приеду – потом долго-долго буду дома сидеть и отдыхать с тобой. Хотя 30-го ноября в Риге начинается международный турнир “Балтийское море – море дружбы”, и, конечно, Таль должен будет сыграть там несмотря на то, что сейчас вид этих деревянных фигур вызывает во мне нехорошие позывы. Но это все другое дело – ты ведь будешь рядом, и тогда играть в шахматы будет удовольствием… А потом Новый год. Думаю, что к нему мы придем в себя и сумеем встретить, как в доброе, старое “холостое” время!
Золотко мое, ты прости, что я не выполнил одного твоего указания, но мне в Загребе так понравился материал на вечернее платье (тафта), что его взял. Думаю, что тебе понравится, и будешь ты на Новый год Русалкой – князь-то все равно потонул! Да, чуть снова не забыл. Я дома просил, чтобы мне выслали заказы, размеры (особенно последние), потому что времени на покупки совсем не будет. Если те- бе еще случайно не передали, то немедленно по получении письма отправь мне или, что еще скорее, позвони по телефону. Кстати, ты думаешь когда-нибудь со мной говорить? Я уже начинаю дуться.
Пора закругляться. Через полчаса последний тур в Загре- бе. Теперь после получения твоих любимых каракуль результат мне совершенно ясен. Как видишь, со скромностью все в большом порядке. Надо успеть отнести письмо на почту, чтобы еще сегодня полетело к моей любимой, золотой рыбке, чтобы она его скорей получила и (чем черт не шутит!), может быть, даже ответила. Не буду говорить больше о том, что я люблю, страшно люблю, не буду говорить о том, что скучаю, хочу быть вместе с этой рыженькой девочкой, не буду говорить о том, что “нежной страстью, как цепью к ней прикован”, не буду говорить, вообще ничего не буду говорить! Скажу только: До скорого свидания, Саллинька любимая! Жду! (всего). Большой привет маме с папой, твоим друзьям в театре, нашим добрым знакомым.
Крепко целую тебя. Всегда твой Миша…”
Миша написал это письмо сразу после того, как получил мою записку, которую я передала в Загреб с одним нашим знакомым дипломатом. Записка была коротенькая, о том, что у меня все в порядке, чтоб ни в коем случае ничего мне не покупал (девичья гордыня!), что скучаю и чтоб он скорей приезжал… И вот он извиняется в письме, что “не выполнил моего указания” и “взял” (типичное совковое, словечко) мне материал на платье… Надо сказать, Миша терпеть не мог “шопинг”, но неукоснительно выполнял многочисленные заказы привести то, привезти се… Впрочем, я уже об этом говорила…
А через несколько дней после этого письма рано утром в комнатке моего общежития раздался стук. Почти не пони- мая, что происходит (по утрам я плохо соображаю, потому что люблю, как все артисты, вставать поздно), я