Прозвенел звонок. Инна была довольна, а я и училка нет: я сказал, что тетради принесу завтра, она сказала, что сегодня мне надо собрать дневники у 9-го “Б” и проверить их, а также существуют так называемые задолжники (вся мужская половина класса!), которые будут с сегодняшнего дня отвечать мне стихи наизусть, начиная с «The Prophet’s lost» и «Exegi monumentum». Хорошо, сказал я.

«Лёх, а давай мы тебе поможем», — сказала Инна. Хорошо, сказал я. «Давайте поможем Лёхе», — обратилась она к классу. Хорошо, отозвались они. Она читала по журналу отметки, они выставляли в дневники, а я должен был только заверить. Особо усердствовали две мои новые знакомые, облепившие меня с двух сторон, получившие уже по две сигареты и по левой пятёрке по литературе — они даже расписывались за меня. Не слишком меня радовало также и то, что Инночке тоже сразу нашлись помощники — два её довольно приятненьких однокашника изображали как бы зеркальную пародию на меня — буквально перелистывали за неё страницы.

По окончании один из них явно привычным для неё тоном сказал: «Ну что, Ин, ты идёшь?» — «Ага, — не менее обыденно отозвалась она, — возьми мой рюкзак». И они пошли. Я тоже дурацки влачился за ними, постепенно отставая. — «Ты, Лёх, с нами, а то мы поворачиваем?» — заштатно осведомилась она. — «Да нет, у меня дела», — соврал я. — «А стихи ты что не стал проверять?» — лукаво улыбнулась она. — «Некогда; мне туда», — я повернулся в другую сторону. — «До свидания», — вежливо сказал мальчонка. — «Пока».

Идти мне было совершенно некуда, поскольку не было денег. Едва успели забрезжиться плохие мыслишки, как на счастье я встретил поэта Г. Минаева, который только вернулся из Москвы и привёз журнал «Черновик» с моей публикацией — пошли к нему, посидели, выпили… Вечером пришёл Санич и мы скрупулёзно объебошились.

Продолжение 27.

Я, однако, отпил ещё несколько глотков, покурил и сделался полным насососом — мало понимая, о чём разговаривают доченьки, что вообще происходит, всё равно как в транс какой погрузился. Мир стал настолько абстрактным, что я даже не заметил, как они исчезли, и наступили вообще сумерки…

Пошёл искать хоть кого-нибудь.

На лавочке-бордюре где остановка сидела Инна с одной из своих подружек. Я подошёл, что-то сказал, сел рядом. Говорить было как-то совсем не о чем. Я вновь завёл речь о спиртном — как бы неплохо выпить его, да пожёстче. Это не нашло отклика в их маленьких миленьких сердцах и желудках. Тогда я спустился на нижний ярус — сел на корточки подле их маленьких миленьких ног и стал теребить руками всё, что на них надето, приговаривая «Уть-уть, какой насо-осик!..» и тем самым как бы спрашивая что это и где да почём, мол, купили. Уж об этом они могут говорить бесконечно — о модных штанишках, маленьких кедах, жёлтых шнурках, рюкзачках, плеерах и наушниках, талисманах и фенечках, сорочках и маечках — так бы и до трусиков дойти, но меня грубо прервали.

Это был, конечно, Саша. Чуть поодаль стояла Зельцер и, показалось, вновь довольно сочувственно (и наверняка уже достаточно долго!) наблюдала сцену юродского опущения ВРП. Саша вполне корректно меня отозвал и позвал с собой и Зельцером пить портвейн или водку (на выбор) за её счёт (это точно). Я заинтересовался, но сказал, что не могу покинуть доченек (которые наверно уже почувствовали некое облегчение, предчувствуя, что их хотят избавить от этого пьяного педофила). Но нет же — я отказался и вернулся к уже безвозвратно прерванному акту докапывания до трусиков. Санич, добрая душа, привыкшая уже к странностям великих, отходя крикнул: «Мы будем на лавке у дома, где вы жили на Московской».

После этого я вообще потерял нить повествования и связь времён. В голове крутились одни трусики. Девочки — хотя я прямо об этом не просил, конечно — почему-то явно не хотели показывать их мне, и засобирались домой. Я упорно молчал, не зная, как высказать свою маленькую просьбу окольным путём. Чувак рядом, видимо, тоже и рассказал идиотический пошлейший анекдот. Сейчас, видимо, кого-то расшибут, почуял я.

Девушки не растерялись — поставили меня в качестве щита между ним и собою, сказав, что они не одни и вообще-то уходят. Я почуял, что если сейчас прозвучат слова «лох» или «кто — этот что ль», то кто-то — наверняка это тот, кого потом расшибут — получит в зубы. Я молчал, сжав зубы и кулаки. Он тоже. Тут как нельзя кстати подъехал хороший, просто отличный, автобус, и они быстренько срулили. Я молчал. Ладно, ты бык, а я тоже не жук-хрущак. Он потерял интерес к моей персоне и отвернулся, привязавшись к другим девицам, не моим и вполне взрослым.

Я встал и почти бегом последовал к назначенному месту — было уже совсем темно и прохладно и — угадайте! — нестерпимо хотелось выпить — даже небольшой сушняк начинается — а если их там уже и нет?! — ну же, быстрей, ну!..

И вот «чу!» — настиг я их — во вполне пристойный момент перехода от пива к портвейну — при покупке последнего в ларьке, который мы с ОФ в своё время озолотили. Настиг их бесшумно, как ниндзя, выпрыгнул внезапно, как дурак из фильма «Крик» — даже спугнул, заорав: «Killers are quiet like breath of the wind!» Решили сразу взять два, при этом мне было отказано в закуси, хотя деньги ещё имелись в изобилии.

Портвейн был действительно очень мерзким, и я всё же был делегирован в ларёк с напутствием потратить как можно меньше денег. Вернулся я с эвристически обретённым черничным рулетом — до этого я никогда их не едал, а вот Зельцер, оказалось, их обожает.

Довольно мило и долго сидели мы за столиком у нашего бывшего дома, попивая портвешок, вспоминая всякие случаи — всё казалось смешным, даже как О’Фролов вены резал… Почти всё представляется забавным, когда об этом рассказываешь — сам стараешься забыть многое из того, чему в твоих воспоминаниях неуютно, исправить, чувствуешь свою власть и в то же время обман, основанный на бессилии… Байки по-пьяни — понятно, но за собой замечаю и на письме!..

…Так есть ли некий EXPLICIT, который даст бумаге всё, что она может выдержать, то есть всё — и сможет ли всё-это снести душа творца?

6.

Мы отправились к Саничу за обещанной нам «мыльницей» (гостивший у нас две недели «Маяк» они забрали обратно на обувную — «для завязи»). Во дворе у Саши мы повстречали Репу, и она как бы пригласила нас «на вечериночку» на хату к О. Фролову-2, хиппи-нарику из Томска, осевшему теперь здесь. Мы объяснили ситуацию с бабушкой, я добавил, что завтра нам надо обязательно в 11: 45 прибыть в школу, где мы имеем честь «проходить великое поприще». Репа сказала, что у ОФ-2 дома можно и заночевать, только там тоже полтергейст — офроловская жена утверждает, что это делает призрак бабушки, которая умерла незадолго до их вселения («Очаровашки!!» — в один голос подумали мы с ОФ). Но народу там всегда много — будет весело. Всегда много травы и молочища — будет весело! «Вы же не пробовали — вы только самогон жрать», — подстрекала Репа. Я сказал, что особенно и не собираюсь «пробовать», мне на вашу конопляную фабрику наплевать. О’Фролов сказал, что собирается, тем более, что «как приятно одуплетиться бесплатно», и что ему «надо подлечить нервную систему, потрёпанную в борьбе с бабушкой и её внутренней девочкой»! Он ещё сморозил несколько не понятых нами каламбуров со словом INTER, якобы случайно найденным им вчера в словаре при очередной (на сей раз успешной, поскольку меня не было) попытке создания из него самокрутки и посоветовал именно так назвать продолжение начатого мною романа «ЕСНО», чтобы получилось интересно…