Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Патрицию затошнило от собственных мыслей.
Завтра сочельник. Самое сказочное время в году. Можно загадывать желания и мечтать… Если умеешь.
Патриция поняла, что как раз таки мечтать она разучилась. Она умеет планировать — отлично, лучше многих других, но мечтать… Мечтать — это о чем-то нереальном, недостижимом, что может подарить тебе мир по своей доброй воле, но чего сам ты у мира, сколько ни напрягайся, не возьмешь.
Можно было бы помечтать, что Эрик получил Нобелевскую премию. Или наследство от двоюродного дедушки-миллионера.
Или что, как в рассказе Брэдбери, все люди на планете исчезли. И они остались одни. И деваться некуда, как Адаму и Еве, нужно будет рождать новое человечество.
Или что они выжили после авиакатастрофы на необитаемом острове. Про который никто не знает и до которого никто никогда не долетит. И там все не важно, кроме того, что есть женщина и есть мужчина…
Патриция проснулась и поняла, что чувствует себя почти здоровой. И это прекрасно. В следующий момент она поняла, что в дверь стучат.
— Войдите!
Вплыла мама. В руках у нее был большой букет красных роз, а на лице светилась счастливая улыбка.
— Смотри, милая, это только что принесли!
— От кого? — У Патриции засосало под ложечкой от волнения. Она сделала попытку встать с постели.
— Лежи-лежи! Тебе еще рано подниматься. Сейчас посмотрим карточку…
— Мама, во-первых, это мое, так что я сама посмотрю карточку. Во-вторых, я уже вполне здорова. Буду завтракать со всеми.
— Хорошо, — подозрительно легко согласилась Аманда. — Только смотри скорее! Почему ты не сказала, что у тебя такой внимательный кавалер?
— Мама, я не знаю, от кого это! — Патриция нашла среди цветов карточку кремового цвета. Розы пахли изумительно…
«Патриция, ты веришь в рождественские сказки?»
— Ну?!
Патриция протянула маме карточку.
— Как романтично!
— Да, я бы сказала, антипрагматично! Понятия не имею, кто это. Доброжелатель зря не подписался.
Правда, у Патриции были кое-какие соображения насчет того, кто это мог быть…
— Ты! Я знаю, что это ты, не отпирайся! — Патриция рывком открыла дверь комнаты для гостей, которую занимал Эрик.
— В чем ты меня обвиняешь? — Он вышел из ванной, вытирая влажные руки полотенцем. Слава богу, он уже успел надеть брюки и рубашку.
Патриция запнулась: его белая рубашка была не застегнута. Ее, конечно, не удивишь видом полуобнаженного мужского торса, но Эрик…
Грудь у него была мускулистая и гладкая.
Она сглотнула.
— Это твои цветы!
— Где? — удивился Эрик.
— В моей комнате!
— Мне не очень хорошо видно, но предполагаю, что да. Откуда столько возмущения? Ты не любишь розы?
— Я же просила тебя не компрометировать меня перед родными!
— А я и не компрометировал. Мне приятно, что ты догадалась.
Он неторопливо застегивал пуговицы на рубашке. Патриция следила за мягкими, пластичными движениями его пальцев и не могла оторваться. Как же, должно быть, он ласкает женщину…
— Да. Точно. — В зеркале за его спиной Патриция поймала свое отражение: в беспорядке разбросанные по плечам волосы, свободный пеньюар… Ч-черт! Ведь не оделась же… — Извини! — Она пулей выскочила за дверь.
Это странная простуда дала осложнение на мозг. Иначе не объяснишь. Неодетая. Ненакрашенная. Перед мужчиной. Ужас!
Патриция готова была запереть дверь, завалиться в постель и лежать там, пока он не забудет о ее позоре. Соблазн был так велик…
Но она представила себе еще один день, который пройдет в стенах этой комнаты, с бесконечными визитами родственников… И осмотрами «домашнего доктора».
Сделав над собой героическое усилие, Патриция надела платье из белой шерсти, туфли на высоком каблуке, уложила волосы и нанесла косметику.
Праздник как-никак.
Она спустилась вниз с видом королевы. На все вопросы о самочувствии Патриция отвечала с видом легкого недоумения: как вы могли подумать, что со мной что-то не так?
Она упорно не встречалась взглядом с Эриком, но это было сложно: он не отрывал от нее глаз. Она чувствовала это — спиной, животом, щеками, мочками ушей, ладонями. Но стыд за свою детскую выходку не позволял ей хоть как-то ему ответить. Чувство смущения было так же чуждо ей, как полярному волку. Вообще. А сегодня, кажется, дали сбой все законы ее мира.
Сочельник все-таки.
День прошел в суете и предвкушении праздника. Аманда снова отпустила прислугу, решив, что в доме достаточно женщин, которые рады будут поучаствовать в приготовлении рождественского ужина. Нужно сказать, что праздничную индейку она всегда готовила сама, и это было ее фирменное блюдо.
После завтрака состоялся женский совет, на котором принимались последние поправки и предложения к праздничному меню и распределялись обязанности. Патриция с боем добилась права ехать в супермаркет докупать продукты. Ей в помощь снарядили Роберта и Кэтрин.
Последний предрождественский шопинг прошел благополучно. Особенно для Патриции. Она чувствовала себя вполне сносно, гораздо лучше, чем могла бы после вчерашнего. Пришлось долго искать нужные маме оливки — самые крупные, обязательно с косточкой и обязательно в стеклянной банке. С остальными продуктами в списке было гораздо легче.
Патриция испытывала приливы детского мироощущения. И двадцать лет назад они с мамой обязательно докупали что-то в последний момент… Наверное, большие праздники так проходят для всех.
— Патриция! — Ее догнала Кэтрин. Она надела клетчатое короткое пальто, коричневый берет и длиннющий шарф. Толкая перед собой тележки с едой, они выглядели, как участницы какого-то странного марафона. — Ты не обиделась на меня за вчерашнее?
— Нет, а стоило? — улыбнулась Патриция. Она пребывала в благостном расположении духа.
— Я подумала, что, наверное, зря пристала к тебе с интимными вопросами…
— Если ты так быстро осознаешь свои ошибки, у нас есть шанс подружиться. Не бери в голову.
— Ладно. У меня еще французские булки.
— Это два раза свернуть направо.
— О’кей.
А все-таки она славная, подумала Патриция.
На кассе они оказались рядом.
— Патриция…
— Можно Пат.
— Пат, я хотела спросить… Как у вас в доме одеваются для встречи праздников?
— Красиво, — ответила Патриция, подумав.
— Вечернее?
— Ну да. А что?