- Алин…ты меня пугаешь.

- А ты не бойся. Я же не тебя прибить хочу.

Он рассмеялся и обстановка разрядилась.

- Ну меня и убивать не надо сам скоро того…

- ПАША! Еще раз ты мне подобную гадость скажешь и я отменю твои сраные энергетики, коньячок по выходным и не приеду. Никогда.

- Последнее мне не нравится больше всего.

Какого хрена я принял это решение непонятно никому и мне прежде всего тоже не понятно. Я не планировал приближать ее к себе настолько. Но перемкнуло, перекорежило настолько, что сам не удержался. Почему и нет? Разве я не могу делать все что захочу? Разве я не хозяин своей жизни и кто может мне запретить? Я ж ее не женой своей делаю. А всего лишь подстилкой.

Трахать буду когда захочу. Раком, боком. Хотела мне прислуживать – пусть прислуживает. А самого трясет от понимания, что видеть смогу каждый день, что трогать смогу, нюхать, блядь. И тут же торможу себя. Остановись, Ферст. Она сука. Она тебя развела, она ребенка твоего продала.

Но меня уже несет, прет по полной программе. Хочу играть в нее, хочу насытиться, хочу иметь ее в любой момент когда встанет.

Вначале думал сам поехать. Потом решил, что много чести пусть водила забирает. Целый отряд шестерок бегает сраками трусит. Просто так мое бабло просаживает. Пусть поработают.

Последнее время конкуренты активизировались. Цены опустились, товар плохо идет. Заводы работают, а прибыль в убыток. Китай рулит и выруливает. Проблем по горло. Салток вот-вот пошатнется. А я о сучке этой думаю. Вот уже который день. Мать узнает ее перекорежит.

Думаю о сделке, а сам ее жду. Как маньяк. Даже на часы смотрю. Как будто праздник, как елку, блядь, на Новый год. Три года ничего знать не хотел. Три года держался и все. И срыв. Не просто срыв, а во все тяжкие, так чтоб заклинило с такой силой, что мне кажется мое сердце не бьется, а дергается в такт имени этой суки.

Рядом с дочкой увидел и перемкнуло насколько они похожи. Да, волосы мои, а глаза серые грозовое небо. Ее глаза. И черты лица ее и носик маленький и рот бантиком полный, наивный. И перед глазами совсем другие картинки где мы втроем, где мы с дочкой идем, за ручки ее держим. И сука улыбается мне так, как будто любит…как когда-то давно улыбалась. А я верил. Боже, как же я ей верил. Молился на нее, считал, что встретил самое чистое и настоящее в своей жизни. После дочек олигархов разукрашенных кукол с накачанными силиконом губами и сиськами, с жопами как у Лопез придавить страшно – сейчас лопнет. Помню трахал одну, раком поставил, волосы на ладонь намотал, вошел по самые яйца, и блядь сука чуть не поседел. Все ее патлы у меня в ладони остались. Пришлось возмещать.

У меня волосы фетиш. Люблю, когда длинные, густые, трогать люблю. У Алины они длинные, густые, роскошные. Я когда увидел их распущенными у меня в горле пересохло. Спит бывало, умается после секса, а я смотрю как эти волосы по подушке разметались, как ресницы длинные бросают тень на щеки и думаю о том, что я самый счастливый. Что вот она та единственная.

Блядь! До сих пор от боли скулы сводит. Подошел к окну – приехала. Вышла из машины. Ожидал что с чемоданом приедет, а она без ничего только с сумочкой. Сказал же, что жить у меня будет.

Пусть не рассчитывает, что домой поедет. С сегодняшнего дня мне принадлежит. Сама согласилась.

- Вещи где?

- У меня ничего нет. Ты сказал голая ходить буду. Зачем мне вещи?

Усмехнулась и меня повело от ее улыбки. А ведь что-то в ней изменилось. Что-то неуловимо стало иным. Как будто она и не она это. Что-то исчезло. То ли наивность, то ли кукольность. Она теперь не просто красивая от нее голову кружит и сердце готово выскочить из горла.

- Правильно. Раздевайся.

Склонил голову к плечу, ожидая что она скажет. Но вместо ответа расстегнула пуговки на дешевом платье, оно сползло на пол и она осталась в каких-то ужасных лифчике и трусах.

- Снимай все и иди нарежь нам фрукты. Ты помнишь, как я люблю виски с лимонами и апельсинами?

Покорно сняла, переступила через нижнее белье и направилась на кухню. У меня кадык дергается, когда на нее смотрю. Понимаю, что все. Придавило меня. Что больше не отпущу. Не смогу. Что она отсюда только в гробу уйдет. Идеальная, безумно красивая…где-то на средине спины замечаю шрам…Я его помню. Это моя метка. От пряжки моего ремня. Сожаления нет. Я боялся, что она не выживет…но я ни капли не сожалел о том, что чуть не лишил ее жизни, выплескивая всю свою адскую боль. Но если бы лишил сдох бы сам. Это какое-то долбаное проклятие оставлять ее в живых и мучиться зная, что она не принадлежит мне…Пока не насточертело, пока не пришло решение присвоить, заставить. И добыча сама пришла ко мне в руки.

Сел за кухонный стол, наблюдаю. Сколько в ней грации. Не выглядит по рабски даже голая, даже когда наклоняется. Волосы по спине рассыпались, она их за ухо убирает и апельсин чистит, а ее тяжелая грудь колышется и соски торчат. Маленькие, малиновые, выпирающие вперед, словно просящие, чтобы я взял их в рот, который уже наполнился слюной. Смотрю на них и член не просто вздыбливается, его разрывает от адской похоти. Резко встал, подошел сзади, отнял нож и приставил к ее горлу.

- Знаешь сколько раз я представлял себе как это лезвие режет твою тонкую шейку?

Второй рукой перекинул волосы ей на плечо и не сдержался вдыхая их аромат, зарываясь в них носом, втягивая запах ее плоти у виска и за ушком.

- Ты кончал, когда она перерезана или когда лезвие только впивалось в кожу?

Суууука! Развернул к себе, продолжая держать лезвие у самого горла. Красивая, наглая и такая развратная, что скулы сводит. От одного ее голоса простреливает в паху.

Сжимает рукой мой член через штаны и с горла вырывается стон. Продолжаю держать лезвие, пока она расстегивает ремень, дергает змейку и проникает обоими руками мне под трусы, сжимая ладонями стояк.

- Не боишься, что и сейчас я кончу тогда, когда лезвие войдет тебе в горло?

Спросил с гортанным хрипом и прижал лезвие сильнее, глядя в ее глаза, широко распахнутые, такие кристально чистые. Я ничего не могу в них прочесть кроме собственного соблазна, кроме приговора себе и понимания, что я попал. Что я сейчас глотаю эти адовые испарения собственного сорта героина и меня ведет как долбаного наркомана.

- Не боюсь…

- Зря, - зашипел, когда она провела по члену вверх сильно сжимая головку и покручивая ладонями в разные стороны. От запредельного кайфа с глаз посыпались искры. Отшвырнул ее руку. Тронул губы, провел по нижней.

- Возьми их в рот, - послушно облизала мои пальцы и обхватила их губами.

Её прикосновения - агония. Вечная агония, выматывающая, выкручивающая, необъяснимая. Потому что они только дразнят, не принося удовлетворения, но я бы скорее отрезал себе руку, чем отказался от них. А когда втянула два пальца в рот, всё тело прострелило адским возбуждением. Невероятной силы. Так словно впрыснула мне в кровь львиную дозу адреналина, и он понесся на полной скорости по венам. Сжал грудь ладонью, глядя, как опускаются её веки от этого движения. Большим пальцем по напряженному соску, растирая его, сатанея от того, как он отзывается, как вытягивается в ответ на прикосновения. Сжать его двумя пальцами, наклоняясь над лицом Алины, жадно наблюдая, как начинает полыхать оно калейдоскопом эмоций. Второй рукой повел кончиками пальцев по внутренней стороне бедра, сжимаясь от ощущения её раскалённой кожи под ними. Когда меня перестанет вот так колотить только от прикосновения к ней? Реально ли вообще перестать вот ТАК реагировать на неё? Даже спустя годы…хотеть ее до умопомрачения, хотеть так, что от ненависти к нам обоим сводит скулы. Легче сдохнуть наверное, чем забыть и простить эту дрянь. Чем отпустить ее … Глубокими вздохами поглощая её запах провести по складкам плоти. - Мокрая… Проглотив стон, вырвавшийся с ее губ. - Моя мокрая шлюха. Скажи. Я твоя шлюха.