На фабрике Шрадера был жестоко избит ее директор — Роберт Шрадер. Прибывшие полицейские под предводительством московского полицмейстера едва успели оттеснить толпу и увезти жертву самосуда, заявив, что «забирают его в участок». Однако уже у здания полицейской части толпа вырвала его у конвойных полицейских и жестоко избила. Конная полиция снова вынуждена была разгонять народ нагайками[36].

В то же время еще одна толпа ворвалась в квартиру немца Я неона, управляющего делами фирмы Шрадера (который к тому моменту был уже интернирован как немецкий гражданин), а также в соседнюю квартиру Бетти Энгельс, где нашли приют жена Янсона Эмилия, его сестра Конкордия (подданная Голландии) и тетя Эмилия Штолль (подданная Германии). Погромщики бросили Бетти и Конкордию в дренажную канаву и утопили их. Эмилия Янсон была избита до смерти на месте, а семидесятилетняя Эмилия Штолль позднее умерла от полученных ран в больнице. Квартира была подожжена, а прибывшим на место пожарным не давали подойти к огню; их тоже избивали. Полицейские, попытавшиеся вытащить трупы, также были избиты.

В тот вечер градоначальник А.А. Адрианов объехал самые опасные районы города, охваченные беспорядками, и приказал конной полиции разогнать толпы нагайками. После этого он поехал в дом Юсупова на совещание с командующим Московским военным округом генералом Н.Н. Оболешевым, губернатором И.Н. Муравьевым, вице-губернатором Устиновым и прокурором города Тверским. Адрианов доложил, что «патриотические настроения» среди народа доминируют и что пока еще возможно успокоить толпу уговорами. Он назвал происходящее «обычными уличными беспорядками», которые уже подходят к концу, и считал, что события дня не перерастут в массовые погромы, а жесткие административные меры против вражеских подданных удовлетворят население. После совещания Адрианов издал распоряжение, предписывающее уволить всех немецких рабочих и служащих со всех предприятий города, а также увеличить силы полиции во всех заводских районах. Он остался непреклонным в своем мнении о недопустимости использования оружия для разгона «патриотических» манифестаций.

Тем вечером особых происшествий более не случилось, однако ранним утром следующего дня (28 мая) толпы народа начали собираться в промышленном районе Замоскворечья. Рабочие разных заводов присоединились к толпе, которая с флагами и портретами царя, с пением национального гимна двигалась к мосту, ведущему в Кремль, направляясь на Красную площадь, по пути громя конторы немецких фирм и квартиры германских подданных. Рабочие и молодежь со всех частей Москвы начали собираться на Красной площади; к двум часам дня вся площадь была заполнена народом, и вскоре начался настоящий погром.

Первыми магазинами, подвергшимися нападениям, были те же, что уже послужили целями погромщиков во время мелких выступлений против вражеских подданных в октябре 1914 г., — кондитерские и розничные магазины фирм «Эйнем» и «Циндель». Однако в течение часа не только немецкие, но и вообще все магазины с иностранными названиями подверглись нападениям. К пяти часам вечера хаос охватил весь центр города. Русские магазины грабили наравне с иностранными. Погром быстро распространился на другие части Москвы, и к семи часам вечера весь город был охвачен беспорядками. Магазины и квартиры поджигались после полного разграбления. Вскоре на Красной площади образовался импровизированный рынок, на котором можно было купить яйца Фаберже и золотые часы Мозера по 5 руб. за штуку. Повозки и телеги, полные награбленного, открыто передвигались по улицам. Награбленные в Москве вещи на следующий день появились в соседних деревнях и даже в таких сравнительно отдаленных городах, как Рязань, Тула и Ярославль. Погром продолжался до глубокой ночи.

В 11 часов вечера того же дня Московская городская дума потребовала официальных докладов Адрианова и Юсупова для объяснения бездействия полиции. Последние были вынуждены прибыть на ночное заседание, где их ожидало многолюдное собрание гласных, настроенное дерзко и агрессивно. Избранный голосами либеральной части гласных городской голова М.В. Челноков сразу начал с гневной критики городских властей и полиции за бездействие, намекая на одобрение ими погромов. Юсупов в ответном выступлении явно не смог опровергнуть подобные подозрения; он говорил о повсеместном засилии немцев и о чинимых из Петербурга препятствиях его попыткам бороться с этим. Он также заявил, что не может «за десять дней» преодолеть десятимесячное бездействие властей до его назначения.

Адрианов отказался говорить. Однако его помощник Севенард открыто заявил, что полиция была слишком малочисленна и при вмешательстве могла быть легко рассеяна погромщиками. Более того, он весьма показательно утверждал, что войска московского гарнизона ненадежны и с большой вероятностью могут присоединиться к восставшим, если им прикажут выйти на улицы. Услышав это, командующий гарнизоном Оболешев поднялся и негодующе объявил, что он не потерпит таких клеветнических заявлений, что его войска вполне надежны и готовы вмешаться в ситуацию, однако запроса от гражданских властей пока не поступало.

Это заявление стало решающим, равно как и очередное донесение, доставленное Адрианову и Юсупову буквально на пороге здания думы перед их уходом: начальник пожарной части докладывал, что в Москве полыхает уже около тридцати неконтролируемых пожаров. После этого Адрианов и Юсупов отдали письменные приказы полиции использовать оружие и призвать на помощь войска московского гарнизона. Планирование дальнейших действий и перегруппировка войск и полиции заняли несколько часов. Тем временем погромы продолжались и ночью. Утром 29 мая войска появились в городе и в трех местах вынуждены были стрелять в толпу. Вскоре в центре города стало спокойно, но в тех районах, куда войска не дошли, беспорядки не стихали до вечера. Погромы продолжались и на окраинах города: сообщения о поджогах и набегах рабочих местных мануфактур и крестьян на дачи и помещичьи усадьбы продолжали появляться в московских газетах вплоть до 5 июня.

Погромщиками было убито около восьми и серьезно ранено сорок вражеских подданных[37]. Когда 29 мая войска применили оружие при разгоне толпы, погибло семь солдат и неустановленное число погромщиков. Несмотря на то что число жертв некоторых довоенных еврейских погромов было выше, размеры материального ущерба, причиненного беспорядками, оказались больше, чем от любого другого погрома в русской истории, в основном потому, что было разграблено много магазинов, фабрик и частных квартир[38]. Брандмайор Москвы докладывал, что сожжено более трехсот предприятий и магазинов, не считая десятков квартир, частных домов, поместий и дач. Общий ущерб, понесенный иностранными гражданами, можно оценить приблизительно в 40 млн. руб.[39] Однако погром стал тем событием, о котором вскоре пришлось пожалеть весьма многим, именно потому, что от него пострадали также и российские подданные. Как минимум 579 из них (в основном иностранного происхождения) понесли ущерб более чем на 32 млн. руб.,[40]