Хотя необходимость трудного выбора, с которым столкнулся Адрианов, действительно существовала, подавляющее большинство членов правительства высказало резко отрицательное отношение к его неспособности стрелять в толпу. Тем не менее данная дилемма никуда не исчезла. Запрет на использование полицией оружия против гражданских лиц был снят вскоре после погрома, и уже 3 июня в Костроме 12 рабочих-манифестантов были убиты и 50 ранены. Расстрел вызвал значительный скандал в прессе, и до сих пор данный факт отмечается учеными как переломный момент в возвращении в жизнь империи стачечного движения, которое практически сошло на нет с началом войны. Колебания в использовании оружия, особенно против толпы, состоящей в основном из женщин и подростков, в исторической ретроспективе оказываются не лишенными смысла. Более того, остается открытым вопрос о том, смогла бы полиция и даже армия подавить московские беспорядки в самый их пик 28 мая. Беспорядками был охвачен весь город, количество их участников оценивалось десятками тысяч. Отдельные группы погромщиков насчитывали от дюжин до нескольких сотен человек, в то время как полицейские силы были ослаблены из-за частичного призыва в действующую армию[43].

Другим важным фактором, объясняющим колебания Адрианова и быстроту, с которой его сместили с занимаемого поста, было то, что в бюрократических кругах его считали «законником», последователем П.А. Столыпина, верившего в верховенство закона и в возможность нормальных отношений с общественными организациями и умеренными политическими партиями. Тактика Адрианова по неприменению оружия была в основном продиктована этой философией, хотя многие правые политики и чиновники открыто возмущались ею, считая его слабовольным и боящимся использовать силу для разрешения социальных проблем. Все вышесказанное обнаруживает практически всеобщую уверенность в том, что власть старается скрыть свое участие в погромах. Однако власть не организовывала погромы. При попытке подавления беспорядков режим ставил себе целью скрыть паралич правительственной власти, а также свой страх и несомненное осознание того, что у него нет достаточно надежных войск, полиции и авторитета, чтобы уберечь Москву от отката к анархии и даже к революции.

Если беспорядки не были спланированы правительством, то что же стало их причиной? Рад факторов мог спровоцировать погромы. Во-первых, существовало несколько непосредственных причин. Выступления совпали с широко освещенным в прессе приближением 1 июня, т.е. окончательного срока ликвидации промышленных и торговых компаний, владельцами которых были вражеские подданные. Могло возникнуть ощущение, что их имущество с этого момента теряет защиту закона и готово к расхищению. Другим совпадением стал день рождения императрицы Александры Федоровны (25 мая), на которую смотрели как на «немку» и сочувствующую Германии. Великую княгиню Елизавету Федоровну сильно недолюбливали за ее «немецкое» происхождение, что, как мы видели, сыграло важную роль в первый день описываемых событий[44].

Князь Ф.Ф. Юсупов был назначен «главноначальствующим над Москвой» лишь за 10 дней до начала беспорядков. Его полномочия не были четко определены, и хотя Москва в то время не находилась на военном положении, Юсупов как приближенный ко двору имел огромный вес среди московской элиты и немалое неофициальное влияние в местных делах. Он организовал целую кампанию шовинистических публичных выступлений о «засилии немцев» в Москве, в том числе и на заводах, где он лично просил рабочих предоставить ему списки подозрительных немцев и вражеских подданных[45]. Юсупов также руководил массовой высылкой последних из Москвы в течение недели, предшествующей мятежу, а «Московские ведомости» и «Новое время» ежедневно печатали предоставленные им списки высылаемых, что выглядело явно провокационно. Предположения о прямой поддержке погрома «главноначальствующим» или о его участии в организации погрома маловероятны, однако Юсупов определенно придал неожиданную легитимность и значимость проблеме немецкого засилья в Москве[46].

Пресса и пропагандистские кампании, призывающие к бдительности из-за множества немецких шпионов и саботажников, вызвали огромное количество слухов. Например, московские жандармы докладывали о широко распространенных толках о том, что «немцы» в армейском командовании продались Германии, а местные немцы готовят в Москве масштабные диверсии. Взрывы на военном заводе и Гатчинской железной дороге изображались как первые шаги этой масштабной диверсионной операции. Слухи также приписывали вспышку холеры в Москве тому, что служащие-немцы отравили воду.[47]

В сравнительной перспективе очевидно, что на развитие событий повлияли как причины исключительно национального характера, так и универсальные факторы, присущие всем воюющим странам. Среди последних решающими представляются связь с событиями на фронте и политика, проводимая против иностранцев внутри государства. Примером этому — череда разочаровывающих поражений 1915г., переход Перемышля на осадное положение и масштабное отступление русских войск (причем самое безнадежное положение на многих участках фронта сложилось именно в конце мая). Лишь за месяц до погрома немцы начали применять удушающие газы, 12 мая германские подводные лодки потопили пассажирский корабль «Лузитания», что вызвало массовые антигерманские выступления в Лондоне и других городах Великобритании. Хотя британская полиция активно использовала все возможные средства для усмирения манифестантов, британские беспорядки также продолжались три дня и по своим масштабам были во многом схожи с московскими, начавшимися вскоре после них. Сообщения о более мелких выступлениях против иностранных граждан появлялись по всему миру, обычно совпадая с плохими известиями с фронтов. Например, вспышки локальных выступлений против вражеских подданных в Великобритании, Франции и России совпали с падением Антверпена 10 октября 1914 г. Московский погром начал разрастаться после получения известий о серьезных поражениях у Перемышля, Львова и Либавы.