Выпростав руки вперёд, из шкафа в мастерскую выбрался мужчина. Огонёк свечи совсем затрепетал, рисуя на стене контуры его кособокой тени.

Широченные плечи ещё больше расширились, а глянешь прямо: вот он — всего метр с кепкой. Совсем не страшный.

Он выкатился из шкафа гладко и стремительно, точно шар по маслу. Наташка взвизгнула и ногтями пребольно впилась мне в плечи.

Мужчина ухмыльнулся — и вдруг остро запахло прогорклым жиром. Свеча почти погасла, а на его руках вмиг блеснули острые когти, как у хищного зверя.

— Кто ты такой? — спросил я. Жуть накрыла с головой, сдавливая кишки в тугой узел, примораживая ноги-истуканы к полу.

Мы все замерли, превратившись в зачарованные монолиты. Свеча снова мигнула и едва трепетала, потухая, а поп возьми да швырни всю соль на карлика. Хлопок. Треск. Зловоние и последующий за всем истошный визг боли. Поп во весь голос заорал:

— Заклинаю святым духом, прочь изыди, нечистая сила!

Всё стихло и исчезло.

Внизу завопили.

Я первым оказался у двери и, толкнув её, выбежал на лестницу. За мной, как ошалелый, следовал Казанова, поп да Наташка. А Леший поскользнулся в луже и чуть не угробил нас всех, едва не столкнув с лестницы.

В гостиной Инга и Светка толпились возле лежащей на диване Клавдии Петровны. Лицо женщины в свете свечей выглядело неестественным — пепельно-серым.

— Что с тобой, мама. Мамочка! — всхлипнула Наташка и бросилась к матери.

Инстинктивно я схватил вырывающуюся жену и крепко прижал её к себе. Внутри всё звенело, разрывая на части. Опасность. Опасность. Наверное, жена сама поняла, что не всё ладно, как следует разглядев свою мать в свете свечей, — и больше не рвалась от меня прочь, как резвая псина с цепи.

С тихим звуком кожа моей тёщи вспучилась мыльным пузырём и просто стекла с кости, обнажая мышцы, сухожилия да черепную кость. Затем она вся внезапно растеклась по дивану зловонной серой слизью. Наташка закричала — и вдруг, прикрыв рот рукой, забилась в истерике. Я сжимал её крепко, как мог, шепча что-то ласковое.

Над диваном зияло круглое заиндевевшее пятно.

— Дамы, — пытался взять себя в руки Казанова, обращаясь к онемевшим Светке и Инге.

— Что здесь произошло? — перебил священник, только зашедший в гостиную. — Что вы видели? — спросил он повелительно. — Ну же, соберитесь и скажите мне. Это очень важно!

— Мы сидели возле камина, грелись да шептались, делились воспоминаниями. Услышали стон, — сглотнув, очень тихо произнесла Инга.

— Она как каркнула, — сказала Светка, вмешавшись в разговор, и тут же прижала руки к лицу, затем отняла и продолжила говорить: — Свечи трепетали. Воняло, и огонь в камине едва не погас. А ветра не было, только холод.

— Мы подошли, а над ней висело что-то круглое и зубастое, — прошептала Инга. Её подбородок подрагивал.

— Оно буквально прилипло к её лицу, — уточнила Светка. — Инга даже табуреткой его ударила. Смелая у меня подружка, правда, же, — взяла Ингу за руку.

— Затем оно в стене исчезло, — снова всхлипнула Светка.

— Так и было, — сказала Инга и истерично рассмеялась. По её лицу ручьём стекали слёзы, а она всё смеялась и смеялась, пока Леший не отвесил ей пощёчину.

— Чертовщина, происки бесовские, — утвердил поп и добавил, что нужно срочно освятить дом.

— Полицию нужно вызвать, — сказал Леший.

— До города нужно добраться и полицию вызвать, — отчеканил, меряя шагами гостиную, Казанова.

А я вообще намеревался оповестить всех о том, что нужно сматываться из дома, как можно быстрее, и не разбираться, что здесь происходит и почему. Неужели это никому из присутствующих неясно? Я почти что выразил свои мысли вслух, как наверху раздался злорадный, играющий на нервах смех.

Разом похолодало, да так, что застучали зубы. Шмяк — со всплеском послышалось со стороны дивана, где лежала тёща. Ощутимое чувство, что в гостиной кто-то есть, пронзило нутро. Бульк — что-то упало на пол.

— Ааа!!! — первой заорала Инга и побеждала прочь из гостиной.

Наташка бросилась за ней, больше не цепляясь за меня. Светка всё щёлкала зажигалкой, пыталась запалить свечу.

Я слышал, как скрипит, прогибаясь, пол. Далёкая вспышка молнии едва пробила темноту, застывшую густым киселём в гостиной. Глухо загрохотало за окном. Священник начал читать молитву: «Отче наш, иже еси на небеси». Его голос звучал твёрдо, путеводной звездой во тьме.

Новая вспышка молнии резко и отчётливо осветила комнату, обнажив карлика с ногтями длинными, как в фильме про икс-менов, только его когти были чуток загнутыми — и с них что-то капало на пол. Но хуже всего было то, что возле дивана находилась неведомая хреновина, пропавшая из мастерской. Пульсирующий мягкий шар напоминал яйцо-кокон, который шевелил сотнями ворсистых отростков, антеннами подрагивающих в нашу сторону, являя собой некий орган осязания-обоняния.

С глаз будто бы сорвало пелену. Меня затошнило от омерзения. Ужас засосал под ложечкой. Сердце бухало, как на внезапном преодолении стометровки. Вот только проклятые ноги закостенели — и я, как ни пытался, никак не мог сдвинуться с места. Лишь слышал, как громко и яростно грохотал за окном гром.

Проказливо грозя пальцем, ухохатывался безумный карлик, подступая всё ближе, точно прекрасно зная, что мы все, оставшиеся в гостиной, просто не можем убежать.

Голос попа всё крепчал, внушая внутреннее знание: мол, молись пока не поздно. Сделав долгий и глубокий вдох, я начал повторять за ним. Слово за словом снова обретая контроль над телом.

Вдруг все разом мы хором стали молиться. Все уверенней и громче. Внезапно смех карлика стих, захрипел и резко, с карканьем оборвался. Ярко вспыхнули свечи в руках друзей. Округлая мерзость барахталась, скользя в серой жиже, в которую превратилась тёща. Затем она подняла дыбом ворсинки и с недовольным шпоканьем оторвалось от пола, юркнув в стену, и исчезло в заиндевевшем проёме. Карлик, скособочившись, нырнул следом за ним.

Секунда другая — и всё стало, как прежде, нормальным. Мы снова могли дышать и двигаться. Поп перекрестился, сказав: «Чур меня… Свят, свят, свят…»

Больше ничего не обсуждая, мы дружно собирались просто сбежать. Как оплеуха, в глубине дома раздался отчётливый детский крик, полный отчаяния и ужаса. Ленка!

— Пожалуйста, не бросайте её! — умоляюще вскрикнула Светка и всхлипнула.

На хмуром лице Лешего и ошалевше-потерянного Казановы отчётливо проступало сомнение. Тишина. За окном молнии вновь и вновь полосовали небо. В свете всполохов и свечей мы видели расширенные от ужаса и шока глаза друг друга. Инга сочувственно схватила Светку за руку. Наташка плакала, снова болезненно крепко сжимая мне плечи, неловко обнимая и пряча лицо у