В три часа утра 19 сентября прозвучал сигнал подъема, однако войска начали движение только спустя шесть часов. В течение этих шести часов французы нетерпеливо трубили в горны и били в барабаны, в то время как англичане лихорадочно суетились на берегу, стараясь успеть выкопать могилы, перенести носилки с ранеными, погрузить в лодки имущество, которое предполагалось вернуть на корабли[11].

Они не успели приготовить пищу и решили взять с собой мясо сырым. Некоторым не хватило времени даже на то, чтобы наполнить фляги водой из единственного колодца.

К девяти часам утра армии, наконец, начали движение. День выдался солнечным и жарким. Французы, которые выступили первыми, двигались на правом фланге, между англичанами и морем. Таким образом, их фланги были защищены от внезапного нападения. Англичане, напротив, шли по незнакомой стране, открытые для вражеской атаки с трех сторон. Более опытный генерал, чем лорд Раглан, несомненно, отправил бы в разные стороны кавалерийские дозоры. Его же армия двигалась опасно скученной массой.

В авангарде шли 13-й драгунский и 11-й гусарский полки под командованием лорда Кардигана. На открытом левом фланге находился лорд Лекэн с 8-м гусарским и 17-м уланским полками. Лорд Джордж Пейджет с 4-м драгунским полком прикрывал тыл. Посередине под прикрытием рот стрелковой бригады в походном порядке двигались 5 пехотных дивизий. Поделенные между ними на равные группы, 60 артиллерийских орудий с грохотом катились на правом фланге. За 3-й дивизией гнали скот; волы, верблюды и лошади со скрипом тянули деревенские повозки с припасами, вытаптывая мягкую и ровную, как на газоне, траву.

Простиравшийся на многие километры холмистый пейзаж был прекрасен. Местами земля, как ковром, была покрыта папоротником, лавандой и другими неизвестными растениями. Вытаптываемая тысячами тяжелых башмаков, она издавала удивительный резкий горьковатый запах.

Во главе каждой из дивизий гордо реяли полковые знамена; оркестры играли походные песни. Остряки изощрялись, придумывая к ним собственные версии слов.

Но веселье и задор не могут длиться вечно. Солнце припекало все сильнее, прохладный ветерок с моря, наоборот, становился все слабее. Глотки солдат пересыхали от жажды. Оркестры перестали играть. Пришлось отрядить специальные партии солдат, чтобы вернуть в строй отставших, которые медленно тащились в сотнях метров от своих подразделений. Несмотря на то что все лишнее было отправлено обратно на корабли, которые, подобно теням, сопровождали войска по морю, даже облегченная солдатская поклажа оказалась многим не по силам. Человек, еще минуту назад оживленно переговаривавшийся с соседом, мог внезапно упасть с почерневшим лицом в приступе рвоты. Холера продолжала косить солдат. Капитан Биддульф позже рассказывал отцу, что холера набрасывалась на людей пугающе внезапно. Например, веселый, здоровый, довольный жизнью человек мог сделать глоток воды из фляги на привале и вскоре внезапно заболевал и через несколько часов умирал.

Чем дальше к югу продвигались войска, тем пустыннее становился пейзаж. Весь скот из окрестных мест угнали казаки. Даже зайцы, которые раньше буквально выпрыгивали из-под ног марширующих солдат, теперь попадались все реже и реже. Над горящими деревнями висели столбы дыма. Когда-то белые стены крестьянских дворов почернели от копоти. Солдаты, надеявшиеся отдохнуть в домах от палящего солнца, обнаружили, что все они опустели. Исчезла даже мебель. Иногда в доме можно было обнаружить лишь пучки засушенных трав, несколько кастрюль и дешевые иконы.

Больше всего изнуряла жажда. Многим не удавалось напиться на протяжении целого дня. Запасов воды на транспортных судах оказалось недостаточно. Еще меньше ее было на берегу. Дождливая погода 17 сентября вскоре сменилась засухой, вода быстро впиталась в почву. Вырытые колодцы давали только солоноватую воду. Вода в попадавшихся на пути источниках оказалась непригодной для питья. Губы солдат потрескались от жажды. К полудню армия уже не могла двигаться без привалов более получаса. Когда солдатам приказывали встать и продолжить движение, они падали на колени и молили о глотке воды. Многие были в полубессознательном состоянии. Из-за нестерпимой жары солдаты бросали шинели и другое имущество, через которые равнодушно переступали идущие следом. Затем наступал момент, когда человек сам падал на землю в изнеможении. Тела и снаряжение беспорядочно лежали в таком изобилии, что идущие сзади полки с трудом могли продолжать марш. Солдаты 3-й дивизии побросали ружья на повозки, а сами шли, цепляясь за их края так отчаянно, как утопающие хватаются за борт шлюпки. Ехавшие верхом на мулах леди Эррол и ее подруга-француженка были едва видны, со всех сторон обвешанные ружьями солдат из полка лорда Эррола.

Армия теперь шла в полном молчании. Слышался только приглушенный травой топот армейских ботинок, грохот колес артиллерии, скрип повозок, цокот копыт кавалерийских лошадей, сквозь которые редко прорывались сдавленные стоны, крики или проклятия. Все эти звуки заглушали веселое щебетание жаворонков, которые, словно издеваясь над людьми, неутомимо порхали в ярком безоблачном небе.

Лорд Раглан, мрачный и молчаливый, ехал со своим штабом впереди войсковых колонн. Когда один из адьютантов заметил, что Раглан отъехал слишком далеко от марширующих войск, тот неожиданно резко ответил: «Не отвлекайте меня разговорами, я занят». У него были причины для беспокойства. Где-то впереди, в этой спокойной сейчас, неизвестной стране, находился враг, о силах которого он мог только догадываться. Сзади шла армия, пребывавшая в катастрофическом состоянии. Однажды он заметил казачий патруль, наблюдавший за передвижением войск и быстро умчавшийся галопом по холмистой равнине, чтобы доставить сведения своему командиру. Как Раглан успел определить, местность идеально подходила для действий кавалерии. У англичан же кавалерии было явно недостаточно. К тому же командовали ею два офицера, которые никогда прежде не воевали. К тому же с каждым днем эти два офицера все больше ненавидели друг друга.

Проблемы начались с того дня, когда в Варну прибыл лорд Кардиган со своей легкой бригадой. Командир кавалерийской дивизии Лекэн с тяжелой бригадой в то время еще оставался в районе Скутари. Он был зол на Кардигана за то, что тот отдавал приказы всем кавалерийским частям, не посоветовавшись с прямым начальником. Он был зол и на самого Раглана за то, что тот не пресекал этого самоуправства. Конечно, Раглан понимал, что был не прав, когда в Болгарии общался с Кардиганом через голову Лекэна. Это привело к тому, что Лекэн поссорился с целым светом. Однако Раглан понимал и то, что единственный способ добиться хоть какого-то толка от кавалерии – держать ее командиров вдали друг от друга. Когда Лекэн, наконец, прибыл в Варну, он сразу же обрушился на Кардигана. Стычки с тех пор происходили регулярно.

Но еще большей проблемой, чем склоки кавалерийских командиров, было снабжение армии. Единственными имеющимися в его распоряжении транспортными средствами были перегруженные крестьянские телеги, лошади и верблюды, меланхолично вышагивающие вслед за его несчастными солдатами. Несколько недель назад Раглан обратился к правительству с предложением о создании наземной транспортной службы, но до сих пор ничего не было сделано. Таким образом, там не придавали значения его постоянным жалобам на катастрофическую нехватку транспорта.