Но у той-то был Джимми!

Джимми занимался с Клеодель любовью с того времени, когда впервые приехал одолжить лошадей ее отца. И, возможно, это происходило каждую ночь, когда они были в Лондоне. Джимми поднимался на балкон по той самой проклятой лестнице, чтобы улечься потом в постель Клеодель.

Глаза герцога вновь застлал кроваво-красный туман, гнев комком подкатил к горлу, душил его.

И в это время раздался стук в дверь.

— Войдите! — сказала леди Маргарита.

Это была Анна. Она вошла в комнату, прикрыла за собой дверь и неторопливо подошла к тому месту, где стояла леди Маргарита.

Анна сделала небольшой книксен, выпрямилась и застыла, ожидая разрешения говорить.

Леди Маргарита посмотрела на нее и спросила:

— Ты нашла ответ, который искала. Анна?

— Да, матушка настоятельница.

— Можешь сказать мне, каков он?

— Я решила принять предложение монсеньора, но только если вы, матушка настоятельница, считаете, что я способна стать его женой.

— Я уверена, что ты вполне справишься с этим.

Леди Маргарита при этом выразительно посмотрела на брата. Герцогу казалось, что он принимает участие в каком-то странном спектакле, где ему отведена роль то ли героя, то ли злодея — не поймешь.

Герцог сделал пару шагов вперед, взял руку Анны, поднял ее и легко прикоснулся к ней своими губами.

— Весьма польщен тем, что вы оказали мне честь, согласившись назвать меня своим мужем, — негромко сказал он. — Обещаю сделать все, что в моих силах, чтобы вы были счастливы.

* * *

После этого герцог возвратился в дом на Елисейских полях и оттуда послал за своим секретарем мсье Жаком Телье, управлявшим владениями герцога во Франции, и дал ему четкие распоряжения.

Услышав о намерении герцога завтра же утром жениться, Жак Телье очень удивился, но тактично не подал вида.

— Примите мои поздравления, — сказал секретарь. — Я немедленно отправлюсь в мэрию и подготовлю все необходимое для гражданской церемонии.

— Потом будет тихое венчание в церкви монастыря Сакре-Кёр, — коротко добавил герцог.

Произнося эти слова, герцог вспомнил разговор с сестрой, состоявшийся перед самым его отъездом.

— Я полагаю. Анна католичка?

— Она посещает службы, а ее воспитанием занимались прикрепленные к монастырю священники.

— Как тебя понимать? — спросил герцог, услышав уклончивый ответ сестры.

— Мне всегда казалось, что до прибытия сюда Анна воспитывалась в Русской православной церкви.

— И имя у нее русское. Возможно, ее мать была русской. Но об этом она тебе, разумеется, не говорила.

— У меня недостаточно времени, чтобы все объяснить тебе, — вздохнула леди Маргарита. — Хотя Анне было всего восемь лет, когда она оказалась в нашем монастыре, она никогда не рассказывала о своей прежней жизни. Ей запретили делать это, и она не нарушила запрет.

— Она ни разу не говорила о прошлом?

— Ни о своей религии, ни о том, где она жила, ни о своих родителях. Ни о чем.

— Не могу поверить! — воскликнул герцог.

— Да, это удивительно. Поначалу я думала, что она сильно переживает из-за разлуки с теми, кого любила, и не хотела давить на нее, но надеялась, что со временем все само собой прояснится.

— Не прояснилось?

— Анна никогда не делала даже намека, что ей ведомо нечто отличное от нашего монастырского быта, нечто связанное с ее прежней жизнью.

— Да, мне в это сложно поверить, — сказал герцог.

— Мне тоже, — согласилась сестра, — но, как я уже говорила, Анна… особенная. Никогда раньше я не встречала такого человека. Возможно, буддисты сказали бы, что у нее очень древняя душа.

— Итак, ты полагаешь, что ее воспитывали в Русской православной церкви.

— Возможно…

— Это действительно кажется очень странным, — сказал герцог, — вдруг она будет против выйти замуж как католичка, да еще и за протестанта?

— Я, конечно, спрошу ее, но, думаю, никаких затруднений с этой стороны не возникнет. Мне кажется, она и так уже догадалась, что ты принадлежишь к иной вере, поскольку знает, что я сменила вероисповедание, когда переехала во Францию.

Она улыбнулась, а затем добавила:

— Как ты понимаешь, юные послушницы часто расспрашивают меня о том, какой я была в их возрасте.

— И ты им все рассказываешь? — поинтересовался герцог.

— Нет, только то, что им, как мне кажется, полезно знать, — ответила леди Маргарита, и герцог рассмеялся.

Уехав из монастыря, он направил посыльного к одному из лучших парижских портных.

Обращаться к самому мсье Уорту было бесполезно, поскольку мастер создавал для каждой из своих клиенток уникальные платья, а это занимало много времени.

Время загрузить мсье Уорта еще наступит, решил герцог, но Анна, покинув монастырь, должна будет скинуть свое одеяние послушницы и стать, по крайней мере, одетой по последней моде юной светской женщиной. И свадебное платье. Конечно же, у нее должно быть свадебное платье!

«Пусть новый наряд станет для нее началом новой жизни, — думал герцог. — А там продолжим».

По закону Анне не обязательно было присутствовать в мэрии на гражданской церемонии заключения брака. Вместе с герцогом туда прибыл его секретарь, представлявший Анну по доверенности.

Когда все документы были готовы и подписаны, мэр тепло поздравил герцога, пожал ему руку, пожелал счастья в семейной жизни и большого потомства.

Герцог поблагодарил мэра, размышляя про себя, что бы подумал этот француз, узнай он о том, что в ближайшие три месяца новобрачная останется такой же девственницей, какой она покидает стены монастыря.

Ложась вечером в постель, герцог признался самому себе, что хранить воздержание в течение трех месяцев — не такая уж плохая идея.

Сейчас ему не хотелось заниматься любовью ни с кем. Даже если бы он принялся сейчас целовать Анну, он все равно вспоминал бы другие губы — губы Клеодель, и ту страсть, которую пробуждала в нем эта обманщица.

— Как мне забыть ее? — раз за разом спрашивал себя герцог, чувствуя, что эта рана не заживет в его сердце до конца жизни.

* * *

Спустившись утром к завтраку, герцог послал за мсье Телье, распорядился дать во французские газеты извещение о свадьбе и непременно проследить за тем, чтобы оно было передано по телеграфу в Лондон.

Наступил момент, которого с таким нетерпением ждал герцог. Если сравнить месть с рапирой, то эта новость станет ее отточенным кончиком.

Извещение было составлено очень тщательно.