– Этого я тебе обещать не могу, – твердо сказала Кендис.

Некоторое время Джастин молча крутил в руке бокал и, наклонив голову, прислушивался к позвякиванию подтаявшего льда. В эти мгновения он больше всего напоминал спаниеля с болтающимися ушами, хотя, наверное, несколько раз репетировал эту позу перед зеркалом, надеясь, что «Панорама» решит поместить подборку фотоматериалов, посвященную жизни скромного гения современной журналистики. Кендис едва не расхохоталась; ей даже пришлось незаметно ущипнуть себя за руку, чтобы сдержаться.

– Что ж, в таком случае не стану отнимать у тебя время, – сказал наконец Джастин и поднялся. – Увидимся завтра.

– Буду ждать с нетерпением!.. – сквозь зубы пробормотала Кендис и, пользуясь тем, что Джастин отвернулся, состроила ему рожу и высунула язык. Она проводила его до двери и спросила как бы между прочим: – Кстати, ты не в курсе, есть ли какие-нибудь подходящие кандидатуры на место помощника секретаря редакции?

– Нет. Пока нет, – ответил Джастин и нахмурился. – И, сказать по совести, я этим очень недоволен. Мэгги так никого и не нашла, хотя это была ее обязанность, а теперь иметь дело с претендентами придется мне. Ты хоть представляешь себе, что это такое – прочесть полторы сотни заявлений и автобиографий?

– Ах ты бедняжка! – с невинным видом сказала Кендис. – Ну ничего, не беспокойся. Я уверена – кто-нибудь нам подвернется.

Роксана отпила небольшой глоток из своего бокала и спокойно перевернула очередную страницу романа. Он назначил ей свидание на половину десятого. Сейчас было уже десять минут одиннадцатого. Роксана сидела в баре отеля уже сорок минут, заказывая одну «Кровавую Мэри» за другой. Каждый раз, когда дверь бара отворялась, сердце ее прыгало в груди и начинало биться быстрее, но каждый раз это оказывался не он.

Вокруг Роксаны шушукались за столиками парочки, бесшумно сновали официанты, пожилой тапер в белом фраке негромко напевал что-то под собственный аккомпанемент. Иными словами, это мог быть любой бар в любом отеле мира, и Роксана невольно подумала, что в каждом из них непременно отыщется женщина, похожая на нее, – женщина, которая старается казаться беспечной, немного скучающей, но которая на самом деле сидит и ждет своего мужчину, а тот и не думает показываться.

Возле столика Роксаны возник официант. Убрав со стола пепельницу с окурками, он заменил ее чистой и снова отошел, но за мгновение до этого Роксане почудилось, что его лицо неуловимо изменилось – на нем промелькнуло выражение, похожее на сочувствие или, по крайней мере, на понимание. А может, это было презрение? Роксана так и не успела разобраться, но на самом деле ей было глубоко плевать. И к сочувствию, и к презрению она давным-давно привыкла. Точно так же, как многие часы, проведенные на жарком солнце, сделали ее кожу менее чувствительной, годы напрасного ожидания, разочарований и унижений закалили характер и заставили огрубеть душу.

«А ведь правда, – подумала Роксана, – сколько таких часов я провела за прошедшие несколько лет? Сколько раз я вот так сидела и ждала мужчину, который часто опаздывал, а еще чаще – не приходил вовсе?»

Разумеется, каждый раз у него находилась какая-то уважительная причина – очередная непредвиденная ситуация на службе, случайная встреча с родственником или знакомым, срочное дело или поручение жены, от которого он не смог отвертеться. Роксана вспомнила, как в третью годовщину с начала их романа она точно так же сидела в роскошном лондонском ресторане, куда он ее пригласил, и вдруг увидела, как он входит в зал под руку со своей женой. Найдя Роксану взглядом, он чуть заметно, беспомощно пожал плечами и тут же повернулся к метрдотелю, который провел их с супругой за столик неподалеку.

Роксана могла, конечно, уйти, но не захотела, и весь вечер была вынуждена смотреть, как он и его жена едят, как она то хмурится, то зевает украдкой, явно скучая в обществе мужа. В эти минуты Роксана готова была отдать все на свете за то, чтобы поменяться с ней местами, но это, разумеется, было Невозможно, и она продолжала исподтишка наблюдать за ними, чувствуя, как боль, словно кислота, сжигает ей сердце.

Позднее он объяснил Роксане, что столкнулся с Синтией на улице и вынужден был пригласить ее в ресторан, чтобы избежать недоуменных расспросов. Он рассказал, как не мог ни есть, ни разговаривать, чувствуя себя бесконечно несчастным оттого, что не может подойти к ней, дотронуться до нее. В следующий уик-энд он отменил все встречи, забросил все дела и в качестве компенсации повез Роксану в Венецию.

При воспоминании об этой поездке Роксана блаженно зажмурилась. Это была мечта, сон, сказка наяву! За те два с небольшим дня Роксана испытала такое счастье, какого не переживала ни прежде, ни потом. Об этом счастье она до сих пор тосковала – точь-в-точь как наркоман, продолжающий колоться в надежде вернуться в эйфорическое блаженство, вызванное самой первой дозой. Рука об руку они бродили по пыльным древним площадям или вдоль каналов, в которых блестела зеленовато-мутная вода; подолгу стояли на щербатых, выгнувших спины мостах. Они пили «Просекко» на Пьяцца Сан-Марко и слушали вальсы Штрауса, а потом занимались любовью на старомодной деревянной кровати. Вечерами они часами сидели на балконе своего номера в отеле и смотрели, как под ними пролетают бесшумно-неповоротливые гондолы с голубыми и алыми бархатными тентами с золотыми кистями и дюжими гондольерами в широкополых, испанского вида шляпах.

И главное, за эти два с половиной дня он ни разу не упомянул ни о жене, ни о детях, словно все они перестали существовать. Похоже, он даже не вспоминал о них, как будто их вовсе не было на свете!

Роксана открыла глаза. Уже давно она строго-настрого запретила себе думать о его семье, уже давно не тешила себя кровожадными фантазиями и мечтами о наводнениях, автомобильных катастрофах, взрывах газа, нападениях террористов, которые могли бы решить ее проблему. Роксана хорошо понимала, что такое решение было бы, мягко говоря, односторонним. Случись что-то подобное на самом деле, и ни ей, ни ему до конца жизни не отделаться от укоров совести, а значит, она никогда не сможет обладать им полностью. Впрочем, Роксана знала, что никакой автокатастрофы все равно не будет и что она только напрасно тратит лучшие годы жизни на любовь к человеку, который принадлежит другой женщине – высокой худой аристократке с породистым, хрящеватым лицом и тонкими пальцами, о которой он поклялся заботиться до конца жизни. Что ж, в конце концов, она была матерью его детей…

Матерью его долбанных детей!!!

Знакомая боль с новой силой пронзила ее сердце; Роксана одним глотком допила коктейль, небрежным жестом бросила на столик двадцатку и не спеша поднялась со стула.

Пробираясь к выходу из бара, она едва не налетела на девушку в черном с блестками платье, густо и грубо накрашенную, с неестественно-рыжими волосами и в ожерелье из поддельных бриллиантов на длинной шее. Этот тип был Роксане хорошо знаком. Таких девушек можно было встретить в любом лондонском баре средней руки. Все они работали в эскорт-агентствах и готовы были за плату танцевать, флиртовать, смеяться. Приплатив сверху, от них можно было получить и нечто большее, что не указывалось в прейскуранте, но подразумевалось. Фактически, эти девушки находились лишь несколькими ступенями выше, чем профессиональные путаны с Юстон-роуд, однако сами себя они никогда не считали шлюхами. Каждая из них в глубине души мечтала стать добропорядочной женой и матерью семейства, однако эти мечты сбывались крайне редко.