Но в тот раз лес горел у нашего карьера возле вахты, и нам пришлось перегонять технику из карьера в безопасное место. Мне до сих пор об этом страшно вспомнить. С двух сторон от дороги огонь, дым, по ветру летят клочья горящего мха. Мы со стажером Витей-ростовчанином закрыли окна в кабине МАЗа-самосвала, чтобы горящий мох не залетал внутрь, и в машине совсем нечем стало дышать. Открыли верхние люки — в кабину повалил едкий дым. Что называется — то срачка, то болячка.

Первым в колонне нашей техники, точнее в дурколонне (то есть дорожно-строительной, ДСК), шел бульдозер Т-100М Юры Кремнева из Грозного, прочищал бульдозерным отвалом нам дорогу. Хотя Юра был русским, но проживание среди горцев наделило его бешеным взрывным темпераментом, прямотой и бескомпромиссностью.

За бульдозером шел погрузчик-опрокидыватель (мы его называли мехлопата) на базе Т-100 Лехи Афанасьева из Петрозаводска. Он был лет на восемь старше нас всех, призвался в двадцать семь лет, а до этого сидел за аварию. В нашей дурколонне он был самым рассудительным, мудрым и добропорядочным. Один раз он здорово меня выручил, можно сказать, отмазал от беды, но об этом как-нибудь в другой раз.

В кильватере за мехлопатой следовал колесный экскаватор под управлением Васи Шустера с Западной Украины. Вася был хорошим экскаваторщиком и при этом — великолепным поваром. Зимой, когда его маломощный фрегат не мог прогрызать ковшом мерзлый песок и стоял на консервации, Вася исполнял обязанности повара и кормил всю нашу дурколонну. Прошло много лет с тех пор, но я и сейчас, и до самой смерти буду помнить, какие великолепные украинские борщи готовил нам Вася. Он, зная, что я люблю поесть (а в армии на первом году службы есть хочется всегда), часто подливал мне добавки. Будь здоров, Вася, пусть на гражданке у тебя все сложится удачно.

Что интересно, Вася получал такие же продукты со склада, что и гарнизонные повара. Но они в нашей столовке умудрялись готовить из тех же продуктов такое дерьмо, что надо было быть сильно голодным, чтобы съесть те блюда. Их «продукцию» солдаты Верхней Хуаппы именовали парашей. Это и название, и оценка…

За Васиным экскаватором тянулись самосвалы и наша «летучка» — ЗИЛ-157.

Сзади бульдозера вдруг вспыхнуло небольшое пламя — из трубки топливного бака подтекала соляра и на нее упали горящие искры. Юра, похоже, еще не замечал этого. Мы стали кричать ему, но он не слышал нас из-за грохота четырехцилиндрового дизеля «Д-108». Наконец резино-тканевая трубка прогорела совсем, горючее полилось струей — и пламя полыхнуло по всему бульдозеру. Юрка, не растерявшись, повернул бульдозер в сторону с дороги, к Кис-реке, чтоб не перекрывать путь всей дурколонне, и выскочил из кабины. Он даже не обгорел, только вид был слегка одуревший.

Проскочив мимо мехлопаты и Васиного экскаватора, он добежал до моего самосвала:

— Откройте, мазуты, ангидрид вашу перекись!

— Давай залезай, огненный тракторист. Как сам, не обгорел?

— Не, ни хрена, в кабину огонь не сразу попал, только уж очень жарко было, до рычагов не дотронуться было.

Я посмотрел на его черные от копоти ладони и представил, как он дергал ими горячие фрикционы.

— Юра, — говорю, — тебя на том свете сразу в рай возьмут.

— Само собой, — кивнул он. — А почему вдруг ты так решил?

— Тебе этот горящий бульдозер зачтется как пребывание в аду, войдет в стаж, во второй раз туда не возьмут.

Улыбается Юра, оскалив рот без верхних передних зубов. Зубы ему выбили прикладом на гауптвахте.

А горящий бульдозер без водителя приближался к реке. Все с интересом наблюдали за ним — вот-вот он должен был сорваться с обрывистого берега в реку, возможно, даже огонь зальет водой, если у берега глубоко. Но… этого не произошло: бульдозер заглох, выработав всю соляру, что была в насосе и фильтрах. Ведь топливо из бака не поступало — вся соляра из прогоревшей трубки потоком лилась на землю.

Полыхающий огромным костром бульдозер стоял в большой луже горящей соляры, пламя столбом поднималось к небу. Даже в горящем лесу дым горящего бульдозера выделялся, он был черным и густым. От горящего леса же шел белый дым.

Наконец дурколонна выбралась из огненного коридора горящих деревьев и мха на открытое место среди пересохших болот. Говорят, в Карелии несколько тысяч озер и рек, так что в принципе с водой проблем быть не должно. Но нам от этого было не легче — пить хотелось сейчас и здесь, а воды нигде рядом не было. Люди добрые, мы только что вывели из пекла нашу технику, сидя в раскаленных кабинах, пить охота — сил нет!

Мы разбрелись из машин по высохшему болоту в поисках питья — ни хрена не было, все высушила проклятая жара. И вдруг кто-то закричал:

— Вода!!!

Наверное, так же обрадовались матросы Колумба, когда услышали крик впередсмотрящего: «Земля!»

Все сбежались на крик. В траве блестела маленькая лужица размером чуть больше суповой тарелки. Вода была мутная, ржавого болотного оттенка, со снующими в ней какими-то личинками.

А нам-то что! Солдат не смутишь таким натюрмортом. Мы плюхнулись возле лужицы на животы и жадно ее осушили! А потом продавили это место сапогами и пили влагу из следов от сапог. Водитель Володя Кис из Украины сказал еще, вставая и отряхиваясь:

— Не пей, братец Иванушка, болотной водицы — козленочком станешь.

Наш механик Игорь Савельев, мой земляк из Керчи, шутливо ответил ему:

— За козла ответишь! — и сплюнул попавшие в рот травинки.

Все засмеялись, мы чувствовали себя победителями, хотя и не обошлось без потерь в виде бульдозера. Но это — пустяки. Ну что бульдозер — это ведь просто железо. Главное — люди целы, а железа на наш век хватит. Юра потом получил новый Т-130, моментально переименованный нами в ТУ-130.

Самое поразительное, что ни у кого из нас потом не заболел живот от той мутной болотной воды. Мне еще мой двоюродный дед рассказывал — на фронте солдаты не болеют. А мы хоть не на войне, но тоже побывали под огнем.

1981 год. Северная Карелия, лесозаготовительный участок 36-го леспромкомбината Министерства обороны, 909-й военно-строительный отряд

Наш бригадир, вальщик с погонялом «Резьба по дереву» (весь в наколках, две судимости — одна условно, вторая на «малолетке», стальные зубы), как обычно, оглянулся назад, перед тем как допилить ствол ели до конца. А вдруг дерево «сыграет», упадет не туда, куда я, помощник вальщика, толкаю его деревянной вилкой с железным двузубым наконечником, а спружинив на недопиле, пойдет в противоположную сторону и придавит кого-нибудь зазевавшегося. Обычный случай на лесоповале; поэтому вальщик, сжав в мозолистых руках бензопилу «Дружба-4» или в нашем варианте — «Урал-2-электрон», заканчивая запил, за секунду до того, как спиленное дерево, хрустя ломающимися ветками, упадет на землю, обязательно оглядывается назад. Но даже если дерево не сыграло, упало туда, куда я толкаю его, упершись вилкой и выпучив глаза, все равно надо быть бдительным и быстро отскочить подальше назад. Комель сваленного дерева, спружинив на ветках, обычно высоко подпрыгивает и отскакивает в сторону. Вполне может съездить по зубам, сломать руку или ребра, а то и снести череп. Так что падение дерева — это самый ответственный момент, только успевай отскочить. Мне-то с вилкой еще ничего, да и бросить ее можно, а вот вальщику с работающей бензопилой отпрыгнуть куда несподручнее. Да при этом надо не зацепить помвальщика, то есть меня, режущей цепью.